Ника Январёва - P.S. - порядок слов

Сколько дней – тебе решать – будет ярких,
С кем встречаться и кому дарить подарки.
И на что растрачивать свой пыл,
И на чём летать среди светил.

И себе наставил сам ты оградки,
И флажки повсюду красные воткнул.
И затеял поиграть с жизнью в прятки.
Убаюкал разум свой, чтоб заснул.

В скорлупе своей уселся орехом.
На вершинке, от мира в тени.
Чтоб бульдозер по тебе не проехал,
Мимоходом чтоб малец не раскусил.

Оплела природа-мать паутиной
И усыпала пылью покой.
И не надо становиться мужчиной.
И не надо выигрывать бой.

Просто сесть вот в этом сквере,
Хорошенько пореветь.
Маску брошенки примерить
И рифмовку к слову смерть

Набросать неторопливо.
И слезами окропить.
С ней расшаркаться глумливо.
Нудно о судьбе поныть.

Куда тебя уносит, ребятёнок,
В бреду замшелом?
Твой сон тревожен, воздух горек —
Страшишься дела.

Поднять, открыть, переступить —
«А вдруг устану?
И ни рубля за то платить
Ведь мне не станут».

Всё думы, думы – праздный дух
Заводит в штопор.
И паутину вьёт паук,
Задохся чтобы.

И проплывают мимо глаз
Неспешно годы.
Жизнь, очевидно, удалась —
Не ищешь брода.

Я обращаюсь к ангелу в тебе.
Его душил ты грубыми словами.
Прикладом бил по светлой голове.
Ходил по крыльям грязными ногами.

Он невесомый, с грустью на лице,
Давно поник, бессилен образумить.
Был вензель вбит в начальном яйце.
Наследник рода, ты при жизни умер.

Себя глубоко в мусор закопал.
Страшишься глаз и слов, и всех движений.
Из мыслей старых жвачку зажевал,
Зациклился в плену твой мнимый гений.

И ангела в тебе не пробудить,
Сквозь панцирь шизоты не достучаться.
Другие возведут твои мосты.
И пригласят твоих девчат на танцы.

Ей сорок девять не исполнилось
И пятьдесят.
Сильна, здорова и вынослива,
Но в хлам – душа.

Все мытарства и испытания —
Кто б поддержал!
Среди завистников и Каинов,
Кривых зеркал.

Душа – творить! И в созидании
Легко парить!
На шее быт колодой каменной —
Собой не быть.

Елабуга язвит и пучится —
Не до поэм.
Она случайная попутчица —
Янтарь зачем?

Посудомойкою быть просится —
Но это край!
Тот камер-юнкер в мыслях носится…
Его-то – царь.

Унизить, смыть, развеять по ветру —
Гордыню сбить?
За право быть потом Мариною.
В гробу не быть.

Могила, кладбище – всё в лирике
Тех юных лет,
Когда порывы и романтика,
Безбрежность бед.

Всех обошла, восстав рябиною
И янтарём.
И августов предночий длинами,
И сентябрём.

Август воспела
С яблоком спелым,
С нравом имперским,
С сумраком дерзким.

Август бессмелый
Довёл до предела.
Горькой до срока
Рябина созрела.

Елабуга ела свои буги-вуги,
Встречая бежавших от страшной войны.
И видели жители только недуги:
Что рыбу купила, а сделать – увы.

Германия – мама, романтика, Рильке —
Предавшая Шиллера и Лорелей,
На тело Европы нацеливши вилку,
Кошмаром сознанье обрушила ей.

Двадцатые страшные – голод, разруха.
Но молодость, Аля, надежда, друзья.
Порывы и взлёты мятежного духа.
Но стойкость и вера, что так жить нельзя.

Но строчки неслись, хоть бумага и рдела.
Свободная мыслью, творила, дыша.
В советской России дышать не сумела.
Здесь страшно довериться карандашам.

Родимые сгинули в лапах системы.
А сын – кто она – не успел осознать.
Вокруг перед нею – бетонные стены,
Заткнутые уши, глухая душа.

На выдохе лета, не пачкая осень,
В чужой бедной хате случайный жилец,
Марина Цветаева милости просит —
Креста и распятья – у щедрых небес.

P.S.: Сейчас я вдруг тебя расшифровала:
«МЦ» – Марина, мученица ты!