Сборник стихов - Созвездие Кита. Орбиты

и триста лет неистребима;

что поспевает всяк пострел —

и глаз, и губ, и кассы мимо —

корневолосьем свежесмел.

Сегодня я – зевака праздный

и потребитель непотребств:

готов глагол мышастой масти,

не заправляя смыслом, съесть;

строке невыверенной бредни

способный сердце распахнуть;

в сентенциозности середней

не видеть старческую хну.

Готов, – но буду ли полезен,

воспринимая без гримасс

недопрочувствия поэзий

недопоставленнейший глас.

Сегодня я – зануда грешный,

теория – мой буцефал.

Я – моль на обе ваши плеши:

барон, скупой на лесть похвал,

швырявший сам себе перчатку

и вас – порой в без-сценный зал —

за сатисфакционной взяткой,

как сумму цельных бесов, звал.

Махну – рискованно-небрежен —

и коньяка, и на судьбу:

княжну стихов

я брошу

в стрежень,

как в набежавшую

толпу.

Дометало лето бисер,

Иссушило до морщин.

Уезжаю ночью в Питер,

Город ветра и витрин.

На вокзале мат и слёзы,

А в плацкарте вонь носков,

Эмбрионовские позы

Принимаю. Спать без снов.

Спать, а рядом люди любят

Не друг друга, а процесс,

Показушно, зубы в зубы.

Спать! Как будто я не здесь.

Я не здесь, а на Фонтанке.

На соседней простыне

Слышу рокот перебранки.

Спать. Пока не выпал снег.

Прочь от неба-варикоза

Оторвётся солнце-тромб.

Вечер в воздухе разбросан,

Очертания соскрёб

Небоскрёбов, небоскрёбих.

Вечер песню затянул:

Даже горю нужен отдых.

Сигарету лишь одну

Выкурить. Маяк растаял,

В дань куриной слепоте.

На подточенные сваи

Дома, где всегда не те.

Поплетусь вдоль пуповины

Красной ленты в темноте.

Вечер колыбелит гимны,

Их споют, увы, не те.

Звёзды как икра трески,

Тучка, тучка, все их съешь!

Пьют на даче мужики,

Заполняя водкой брешь:

От чернильной суеты,

Грязно-бурой безнадёги.

Стручья лука как кресты

Тычут в месяц однорогий.

Пьют на даче, чтобы в речке

Утопить свой понедельник.

Штангой упадёт на плечи

Будний день, а с ним и тени.

Чем-то липким пропахла клеёнка,

Как в лучших советских домах.

И к празднику грязь вдогонку –

Всегда. И бедой пропах –

Этот стол. Слепотой куриной,

Не видевшей колеса –

Фортуны. Роди мне сына,

И будет наш мальчик плясать.

На клеёночной колее,

На карте моей родословной,

Пусть будет он сыном мне,

Пока не утратит корни.

Косово

Беда помнит вкус абрикосовый,

Грудь помнит гулянье Ходынки,

Три месяца падало Косово.

Во мне угасали блики

Всех вер: ни буддизма, ни Кришны —

Падут как неспелые яблоки.

Так задували трижды

Священные свечи Хануки.

Хотели проверить: не гаснут ли?

Все сорок четыре свечи –

Погасли. Воск падал грязными

Слезами, не зная причин,

Не ведая, что вопросами

Поставил себя в тупик.

Что я уже год, как Косово.

И бомбы разрушили цирк.

Эти тексты бессодержательны,

Как без сахара шоколад.

Эти тексты – глазные впадины,

Над которыми брови шумят.

Это гласные рядом с гремучим,

Как Феврония рядом с Петром.

Это мы запоздало учим

То, что с текстом немного умрём.

То, что каждая новая буква,

Разрывает малютку нейрон:

Буква крутится, курица – курва!

К смерти буквами путь протяжён.

Человек и дерево

Вы давно не виделись, да? Человек и дерево.

Но – как там было – ничто не бывает вечно,

правда ведь?

Дерево в юный ливень апрельски верило.

Человек просто верил; о, как это человечно.

Паперти

не хватало ещё одного – так она его получила.

Не вините ветер: он – лишь слепой разносчик

злаковых

на окладе. Помнишь – глаза лучились?

Помнишь – в последний раз ночью

плакали?

А потом было поле: чёрное с белым крошевом.

Мир наизнанку вывернули да оставили

полем горизонтальным, безгоризонтным, ношеным.

Сморщенным сюртуком на плечах равнодушных спален.

Ай, беги по полю, иди по полю, ползи.

В недоверии по колено, по рукава в грязи.

Пусть нельзя – у тебя отродясь нет такой нельзи.