Жео́ды с амети́стовыми дру́зами; пещеры:
По сте́нам о́христые кони или ки́новарные быки;
Провалы в памяти, хранящие сырьё для сновидений;
Космические ды́ры, переполненные веществом —
Как много предстоит открытий
Пустот в пределах мироздания
До сотворения
Последней (Дня восьмого?) абсолютной пустоты?
Но прорываются и иные голоса: пронзительные, живые, узнаваемые. Голоса ветра и воды, листьев и трав, зверей и птиц. Кошек. Людей. Всё в целом это сродни ренессансной полифонии, часто, кстати, восьмиголосной.
Под сенью генеалогического древа
Растений (Оное подобно
Раскидистому дубу – одному из малых
Отростков эволюционной ветви
Двудольных.) гнус толчётся, птица
Гнездится, выживает зверь,
И дровосек
Не расстается с топором.
Они говорят (вполголоса) о любви:
Сомкнула веки. Не вступать, а погружаться
В сокрытый ими сад…
Они пытаются молчать о боли:
Дорога, как сплющенный ствол березы
Местами как раздавленная сорока…
Они немеют при встрече со Злом:
Не соблазниться ли
Не лжи́вить пыточного слова – не
Упорствовать, не принимая
Мгновение за единицу страха,
А плоть за паузу в небытии…
Они взывают к Богу:
Бежать вражды и лжи,
Бежать грехов гордыни и суда,
Чтоб наизнанку, словно рукавицу
Темницу вывернув, припасть к стопам Того,
Чей храм сердца людей.
В таком мире немыслима не то что литературная игра или формальный эксперимент , в нем непредставим любой разговор, кроме разговора о природе вещей. Сосредоточенное вслушивание, всматривание, внедрение в круговорот бытия, попытка его описания, структурирования и расшифровки; мистическое переживание его бесконечности, величия и непознаваемости. О таких предметах просто говорить невозможно. Разум изнемогает в постижении разворачивающейся картины, язык немеет в передаче открывшегося:
А что как нет иного, кроме мира
Искомых
И неизвестных?.. Или
Кегль зна́мений
Днесь бесконечно мельче пункта? Или
Не ввязываться в диспут
О вероятности начала
При неизбежности (Нет или несть?) конца?
Но принципиально и то, что этот мир остается миром поэзии, не оставляя ее ради философии или богословия. По-русски в таком ключе уже когда-то было написано несколько строк о небесном содрогании , ангельском полете, перемещении морских гигантов, прорастании побегов. Теперь об этом написана целая большая книга. Осталось только ее прочесть…
Разгадывая: человек ли тень природы,
Природа ли испо́д подобия Творца?
Сергей Завьялов
«Бокови́тые зёрна премудрости…»
Бокови́тые зёрна премудрости,
Изначальную форму пространства,
Всероссийскую святость и смутность
И болот журавли́ную пряность
Отыскивать в осенней рукописи,
Где следы оставила слякоть,
Где листы, словно платья луковицы,
Слёзы прячут в складках.
1957
Тёрлось тельце телка
Об устойчивые сте́ны стойла.
Нос коровий тельца толкал,
Выводил на пустырь просторный.
Теленок вышел из коровника,
Стадности не стыдясь, пересёк пустырь
И нежился в поле пестрым курортником,
Жил, пережевывая стебли и лепестки.
1958
«Зверь барахтается бархатной пловчихой…»
Зверь барахтается бархатной пловчихой,
Голубою шкурой шевелит устало,
Мясовитой массой и плечистой
Угнетает розовый кустарник.
Голубая шкура как разбойник
Медвежатника настигнет в зарослях,
В нём проснётся жадный коробейник,
Карабин лишая прежней жа́лостливости.
1958
«Забыв, что темь возможна и приятна…»
Забыв, что темь возможна и приятна,
Повисли совы на сосновых сучьях,
Поспешно в перья спрятав
Совиных глаз часы песочные.
А солнце таяло, как сыр
У самовара некой волости.
Вращались чуткие совиные часы
И вдруг остановились.
1958
«По-за кряквой ходит селезень…»
По-за кряквой ходит селезень,
То прищёлкнет клювом плоским,
То крылом взмахнет, как сеятель,
Глазом ласковым поблескивая,
Чтоб, живущий возле заводи,
Мальчуган нашел гнездо,
Чтоб яи́шенные завтраки
Подавала мать на стол.
Читать дальше