Сергей Анненков - Сага о прекрасной розе

Тахму все это не смущало.
Для воссозданья ореола
К огню и дыма не хватало.
К тому же вовсе не мешало,
Чтоб любопытных было мало,
Чтоб в них желанье пропадало
Совать свой нос в ее дела –
И цель достигнута была.

Ее боялись, как огня,
За исключеньем короля.
Он был поборник естества
И верил только лишь в себя
Да в силу своего меча.
Считал, что чары колдовства –
То дело женского ума,
Лишь трата времени, игра.

И шла игра, страсть накаляя:
Тахма вертелась, как шальная,
Дела свои так обставляя,
Крутила колесо судьбы
По нужному лишь ей пути:
Сплетая в хитрые узлы
Деянья, мысли и мечты
Фигур, входящих в план игры.

Так, незаметно для себя,
Матильда в ее план вошла.
Являясь крупною фигурой,
На кон поставлена была.
Фигуры двигала Тахма
И, как игрок, прекрасно знала,
Что закулисные дела
Вершит, как правило, ферзя.

Но только вот Матильда, право,
Горда, заносчива, упряма.
(Об этом думала Тахма
В своей каморке у огня).
Ей над Матильдой власть нужна,
Ведь своевольная княжна
Все карты спутать ей могла.
И здесь ей хитрость помогла.

Краса Матильды увядала
И все ж, пока она блистала,
Себе и думать запрещала,
Что близок край у пьедестала
И предстоит ей вниз сойти –
Покой и старость обрести.
От этих мыслей все ей в тягость,
И жизни вкус уже не в радость.
Вот здесь и принялась Тахма

Варить бальзамы и крема,
Чтобы Матильде угодить
И молодость ее продлить.
И вот в вечерний час, одна,
Сомненья прочь свои гоня,
С опаской, робко, чуть дыша,
Матильда пробует крема.

Наутро все переменилось:
Матильда счастьем вся светилась,
В ней искра жизни пробудилась
При виде кожи и лица;
И сердце бешено стучится,
И уж пылает, как зарница.
Вся ее сущность и душа
Поет, ведь вновь она свежа.

Когда пажи вошли в чертоги,
У них окаменели ноги,
Живыми были лишь глаза
И, по красавице скользя,
Сверлили, чувства не тая.
Пришлось прогнать их со двора.
И даже Нурланд сам не свой
За ней влачился день-деньской.

Но только, вот, одна беда:
Недолго действуют крема.
Пройдет неделя, может, две –
Матильда вновь спешит к Тахме;
Но та для виду поворчит
И новым снадобьем снабдит.
Княжна в зависимость вошла,
Так у них дружба и пошла.

Вот так пригретая змея
Ходы во власти и нашла.
Прошло чуть больше пяти лет,
И короля уж с нами нет.
Погиб Нурланд не от меча,
Не в поле брани сгоряча –
Ему Матильда яд дала,
Который сделала Тахма.

Ну, а сейчас, читатель мой,
Пред нами путь лежит другой.
Чтобы всему найти исток,
Мы устремимся на восток,
На двадцать лет шагнем назад –
Перу и мысли нет преград.

Сияньем солнца ослеплен
Дворец восточного царя.
Чудесный сад, диковин полный,
Фонтан из злата, серебра.
И от него ведут аллеи
К различным уголкам дворца,
Архитектурных форм затеи
И удивленью нет конца.

Кругом растительность бушует —
Лианы, пальмы и цветы;
И птичий хор в ветвях чарует
Прекрасной музыкой любви,
И эта музыка – гимн лета!
В нем летний дождь, и жаркий зной,
И вальс цветов, и море света
И пахнет медом и росой.

Златой беседки балюстрада.
Стремится вверх по ней лоза,
Свисают кисти винограда,
Янтарным отблеском горя.
Дорожки вымощены туфом,
По ним изящно, не спеша
Павлины ходят будто цугом,
Хвосты на солнце распуша.

Беседки вход закрыли стражи —
Не дрогнут мускулы лица;
На поясах их ятаганы, [2] Восточная кривая сабля.
И торсы будто из свинца.
Они хранят покой царя.
В руках их цепи с серебра.
На них – по два, по три гепарда
Порвут любого без труда.

Пол устлан красными коврами,
Курится благовоний дым.
В шелках, расшитых жемчугами,
Востока царь и славный сын –
Подобно солнцу, лучезарный
Достопочтенный Фаритдин,
За справедливость почитаем,
Народом искренне любим.

Лицо открытое спокойно.
Разрез слегка раскосых глаз.
Видна в нем воля, сила война,
Огонь души и музы глас.
И не испортила в нем власть
Все то прекрасное, что было.
Богатство ленью не сломило,
И к жизни в нем кипела страсть.

Но только взор его печален,
Весь в думах, где-то далеко.
Что угнетало так его?
Казалось, все у Фаритдина:
Фонтан, и сад в кустах жасмина,
И дом, что полная корзина;
Наложниц сотни и бразды
Благоухающей страны.