«Не ставили диагноз – в списках нет…»
Не ставили диагноз – в списках нет.
Не числится, не значится, не знают.
Чернильной линией коробился ответ,
Да в небе он кружился птичьей стаей.
И не было отмеренных нам доз,
И панацей от этого не будет.
Я встречи жду отчаянно. Взасос.
Кто хочет – тот всегда и всё осудит.
Но мой язык немел… несмел и чист.
Перед тобой, как удивлённый странник,
Я предстаю. И вместе новый лист
Напишем мы. Любовь не перестанет.
«Я в час шестый безгласен и незряч…»
Я в час шестый безгласен и незряч,
Остывший ум не пропускает мысли.
За солнцем вслед приди и обозначь
Мою любовь. Её нагрей и счисти.
Как талый воск по трепетной руке,
Как мякоть снега в огненной ладони,
Твоя душа течёт к моей душе,
Взломай меня и сдай свои пароли.
Я отзовусь на каждый оклик твой,
Пусть и незряч, безгласен я, беспечен,
И пусть закат уж красит окна хной,
Я буду ждать объятий человечьих,
Когда нахлынет разом час шестой…
«Самой смелой, самой сладкой…»
Самой смелой, самой сладкой
В сердце ты вошла.
Не тайком и не украдкой
Счастье принесла.
Я ласкаю твои пряди,
Ложе стелет ночь.
Спи, моя святая радость —
Беды сгинут прочь.
Остановись, толерантность.
Ты медленно нас убиваешь.
Ядом изысканным в кровь
Капаешь с зеленью виз.
Сладкой пилюлей тебя
Выдадут в каждой аптеке.
Каждый парламент и царь
Рады до визга тебе.
Хватит. Не видишь сама
Что натворила в угаре?
Всякий, кто платит тебе —
Тот обеспечен и сыт.
Но ты готовишь ему
Втайне прокрустово ложе.
Наши пойдут города
Жертвой на их алтари.
Остановись. Ты слепа.
Нива почти уже сжата.
Хватит! Мы духом слабы.
Кто же его укрепит?
Только тебя не унять…
Мир, как огромный конвейер.
Сквозь череду ассамблей
Лезет в объятья к тебе.
Вы не слышите? Нет? Едва уловимые ноты…
Где-то Моцарта звуки вечную память гласят…
А с экранов твердят до хрипоты и до рвоты
О мерцающем счастье, да как-то опять невпопад.
И вождям оголтелым нет утоляющей веры,
Да и веры самой всё пустеет блаженный сосуд.
Я бы каждое утро – да в рамку, да в лучших музеях…
Почему? Да ведь солнце на небе – и то уж «пасут».
Проще стали мозги, окроплённые липким раствором
Из спасительной смеси грехов, перепостов, вранья.
А вон те захлебнулись божбой и огульным содомом,
А вон эти продали за грош Христа с алтаря.
Но не вздумай ругать – это всё на конвейере, в тренде.
Здесь и так уже ад, да ещё добавляют дрова.
Я бы этот закат – на знамёна да на позументы…
Почему? Да как знать – вдруг не будет рассвета с утра…
Ещё нагрянут холода,
Ещё поутру лёд не стает,
Но ты мне скажешь: «Не беда,
И не такое ведь бывает».
Ещё примнёт своей рукой
Несносный ветер травы в поле.
Ему бы ласку да покой,
А он привык один на воле…
Но всё же где-то есть весна,
Она цветёт, пьянит, чарует…
И каждый вечер допоздна
У ночи время всё ворует.
На губах снова вкус опалённого, злобного ветра,
А зарницы кровавые дымом и гарью полны.
Ветер гонит на стогны холмы бесприютного пепла,
И опять где-то рядом гогочут далёких народов сыны.
И опять собираются в брань, обновлённым крестовым походом,
Умывать свои руки в чужой и горячей крови…
Лишь бы Русь не окрепла – такая бывает забота,
Лишь бы дальше дремала, попирая свои алтари.
Вот и тучи темней, и надрывнее каркает ворон,
Предвкушая поживу от грозных грядущих боёв.
Нет сомнений и страха, потому что наш меч не был сломан,
Он лежал тихо в ножнах, ожидая тех самых сынов.
И трясущейся длани над шеей никто не заносит,
Потому что нет силы в чужих и преступных руках,
Потому что однажды придёт и со всех строго спросит
Безымянный, уставший русский крестьянин в лаптях.
«Солнце греет собой забугорные дали…»
Солнце греет собой забугорные дали,
А у нас – больше сопли да всякий угар.
То, что с вечера гордо страной называли,
То с утра растворилось на карте, как пар…
Читать дальше