Рим Юсупов - Гений

И прочь гоня ненужные сомненья.

Взрослел, мужал и подрастал поэт,

Пока ещё замеченный не всеми.

Ещё о нём не ведает народ.

Живя под игом рабства, он не знает,

Что и к нему вдруг гений снизойдёт.

До муз ли тем, которых угнетают.

Но он страну едва ль представить мог

Без тех людей, чей труд всему основа.

Ведь с детских лет ценил он свой народ

И, относясь к нему с большой любовью,

Задумывался иногда в ночи

О доле злой его, судьбе тревожной.

Он знал, что вовсе не было причин

Держать народ в ярме, что это может

К восстанию когда-то привести

Людей, пока ещё миролюбивых.

Но эти думы были не в чести

В кругу царя, его министров лживых.

А он, поэт, упрямым, дерзким был

И, ненавидя ложь и лицемерье,

Лишь правду, даже горькую, любил.

Единственно ей – гордой, смелой – верил,

Чтоб никогда не смели упрекнуть

Его хоть в малой капли лжи, стараясь

Любовь поэта к людям зачеркнуть.

Но Александр жил не притворяясь.

Ещё пока он юн, и резв, и свеж,

Чист мыслями в своих мечтах незримых

И полон ярких, радостных надежд,

Предчувствием любви неповторимой,

Ещё пока не знает сладких мук,

Встреч и разлук, наполненных свободой.

Ещё пока в обители наук

В кругу друзей дни юные проводит.

И ожидая тайный дар вестей,

Скрывается в своей невзрачной келье —

К нему немало дорогих гостей

В его лицей приходят то и дело.

И среди них писатель Карамзин,

Историком великим ставший позже.

Приходит он, конечно, не один,

Жуковский с ним, и Вяземский с ним тоже,

Василий Львович, дядя, как всегда,

В своих суждениях и в шутках вольный.

В клуб «Арзамас» их он вступил тогда

Под именем «Сверчок» и был доволен.

Веселья, шуток полон был тот клуб.

И чувствуя во всём непринуждённость,

Едва войдя в смешной, весёлый круг,

Постиг поэт души освобождённость.

Здесь можно было юмором блистать,

Смеяться вслух, восторг свой выражая,

И недругов своих критиковать,

Словно в театре их изображая,

Искусно пародировать их речь,

Причуды поведения, манеры.

Клуб «Арзамас» был местом славных встреч.

Здесь юмор свой черпал поэт, наверно.

Здесь, в этом клубе, он в себя вбирал

Смех, шутки, дар божественного слова.

Уже в то время он осознавал,

Что не должна быть жизнь всегда суровой.

Без юмора и нежности души,

Стихи – они как приговор закона.

Не зря все чувства добрые нашли

Приют в сердцах поэтов, в жизнь влюблённых.

Однажды Батюшков к нему забрёл,

Рассеянный, меланхоличный, грустный.

Он о поэзии с ним речь завёл,

О чувстве долга всех поэтов русских.

И помолчав, добавил вдруг потом:

«И я поэтом честным быть старался».

Казалось, что-то угасает в нём,

Но он, как прежде, вспыхнуть не старался.

И Александр чувствовал, что он

Давно томится болью непонятной,

И в грусть, как в сон, всем сердцем погружён,

И на челе его сомнений пятна.

Он представлял поэта не таким —

Философом, ленивцем, резвым в слове,

Влюблённым в жизнь, весёлым, молодым,

Которым каждый мог быть очарован.

Он был таким когда-то, но сейчас

В нём стихла страсть, ослабло чувств горенье.

Казалось, с миром вдруг утратил связь

Поэт, спеша в другое измеренье.

Не задушевно – тихо, нелегко

Они простились, навсегда, быть может.

И Батюшков куда-то далёко

Ушёл, своею грустью растревожив

Ум Александра, заронив в него

Своих сомнений роковое семя.

И Александр долго никого

Не принимал и мрачен был со всеми.

Но время юности берёт своё,

И он от дум печальных отряхнулся,

Воспринимая жизни бытиё.

Опять, как будто бы от сна, очнулся,

Увидев солнца золотистый свет,

Синь неба, зелень трав, кустов, деревьев,

Почувствовав отраду юных лет,

Приняв всем сердцем благостную веру.

Иной он, высший жизни смысл постиг,

Познав любовь, и вовсе не случайно,

Всем существом, сознанием проник

В её, для всех невидимую, тайну.

В нём пробуждалась медленно любовь

К Наташе милой, к Натали пригожей,

Достойной ярких, чувственных стихов.

Он понимал, что одолеть не сможет

Ту страсть в груди рождённую, когда

Он видел их сияющие лица.

Но Эвелина, яркая звезда,

Пленила вдруг собой всех лицеистов.

И он стихи свои ей посвящал,

Но не желал, чтоб кем-то был в них узнан.

Не зря он Катю Эвелиной звал,