Логфелло Генри - Песнь о Гайавате

Быстро прыгнул он к пироге,

Быстро выскочил всем телом

На сверкающую воду

И своей гигантской пастью

Поглотил в одно мгновенье

Гайавату и пирогу.

Как бревно по водопаду,

По широким черным волнам,

Как в глубокую пещеру,

Соскользнула в пасть пирога.

Но, очнувшись в полном мраке,

Безнадежно оглянувшись,

Вдруг наткнулся Гайавата

На большое сердце Намы:

Тяжело оно стучало

И дрожало в этом мраке.

И во гневе мощной дланью

Стиснул сердце Гайавата,

Стиснул так, что Мише-Нама

Всеми фибрами затрясся,

Зашумел водой, забился,

Ослабел, ошеломленный

Нестерпимой болью в сердце.

Поперек тогда поставил

Легкий челн свой Гайавата,

Чтоб из чрева Мише-Намы,

В суматохе и тревоге,

Не упасть и не погибнуть.

Рядом белка, Аджидомо,

Резво прыгала, болтала,

Помогала Гайавате

И трудилась с ним все время.

И сказал ей Гайавата:

"О мой маленький товарищ!

Храбро ты со мной трудилась,

Так прими же, Аджидомо,

Благодарность Гайаваты

И то имя, что сказал я:

Этим именем все дети

Будут звать тебя отныне!"

И опять забился Нама,

Заметался, задыхаясь,

А потом затих - и волны

Понесли его к прибрежью.

И когда под Гайаватой

Зашуршал прибрежный щебень,

Понял он, что Мише-Нама,

Бездыханный, неподвижный,

Принесен волной к прибрежью.

Тут бессвязный крик и вопли

Услыхал он над собою,

Услыхал шум длинных крыльев,

Переполнивший весь воздух,

Увидал полоску света

Меж широких ребер Намы

И Кайошк, крикливых чаек,

Что блестящими глазами

На него смотрели зорко

И друг другу говорили:

"Это брат наш, Гайавата!"

И в восторге Гайавата

Крикнул им, как из пещеры:

"О Кайошк, морские чайки,

Братья, сестры Гайаваты!

Умертвил я Мише-Наму, -

Помогите же мне выйти

Поскорее на свободу,

Рвите клювами, когтями

Бок широкий Мише-Намы,

И отныне и вовеки

Прославлять вас будут люди,

Называть, как я вас назвал!"

Дикой, шумной стаей чайки

Принялися за работу,

Быстро щели проклевали

Меж широких ребер Намы,

И от смерти в чреве Намы,

От погибели, от плена,

От могилы под водою

Был избавлен Гайавата.

Возле самого вигвама

Стал на берег Гайавата;

Тотчас крикнул он Нокомис,

Вызвал старую Нокомис

Посмотреть на Мише-Наму:

Мертвый он лежал у моря,

И его клевали чайки.

"Умертвил я Мише-Наму,

Победил его! - сказал он. -

Вон над ним уж вьются чайки.

То друзья мои, Нокомис!

Не гони их прочь, не трогай:

Я от смерти в чреве Намы

Был сейчас избавлен ими.

Пусть они свой пир окончат,

Пусть зобы наполнят пищей;

А когда, с заходом солнца,

Улетят они на гнезда,

Принеси котлы и чаши,

Заготовь к зиме нам жиру".

И Нокомис до заката

Просидела на прибрежье.

Вот и месяц, солнце ночи,

Встал над тихою водою,

Вот и чайки с шумным криком,

Кончив пир свой, поднялися,

Полетели к отдаленным

Островам на Гитчи-Гюми,

И сквозь зарево заката

Долго их мелькали крылья.

Мирным сном спал Гайавата;

А Нокомис терпеливо

Принялася за работу

И трудилась в лунном свете

До зари, пока не стало

Небо красным на востоке.

А когда сменило солнце

Бледный месяц, - с отдаленных

Островов на Гитчи-Гюми

Воротились стаи чаек,

С криком кинулись на пищу.

Трое суток, чередуясь

С престарелою Нокомис,

Чайки жир срывали с Намы.

Наконец меж голых ребер

Волны начали плескаться,

Чайки скрылись, улетели,

И остались на прибрежье

Только кости Мише-Намы.

На прибрежье Гитчи-Гюми,

Светлых вод Большого Моря,

Вышла старая Нокомис,

Простирая в гневе руку

Над водой к стране заката,

К тучам огненным заката.

В гневе солнце заходило,

Пролагая путь багряный,

Зажигая тучи в небе,

Как вожди сжигают степи,

Отступая пред врагами;

А луна, ночное солнце,

Вдруг восстала из засады

И направилась в погоню

По следам его кровавым,

В ярком зареве пожара.

И Нокомис, простирая

Руку слабую к закату,

Говорила Гайавате:

"Там живет волшебник злобный

Меджисогвон, Дух Богатства,

Тот, кого Пером Жемчужным

Называют все народы;

Там озера смоляные

Разливаются, чернея,

До багряных туч заката;

Там, среди трясины мрачной,

Вьются огненные змеи,

Змеи страшные, Кинэбик!

То хранители и слуги

Меджисогвона-убийцы.