Генри Зу - Песня в Пустоте.

ВЕЧЕРНЯЯ ПРОХЛАДА быстро опускалась на горы Сирены I. В уже сгущавшихся сумерках проезжавшие машины казались фигурами из театра теней, чьи угловатые силуэты двигались на фоне коричнево-желтых декораций.

Капитан Саул Гонан из 8-го Амартинского кавалерийского полка высунулся из-под защитной дуги своей полугусеничной машины, наводя турельный тяжелый стаббер на глубокие тени в сумерках. Его конвой проезжал через очередную деревню, окруженную садами. Еще одно поселение, опустошенное войной, дома, похожие на пагоды, соломенные стены подгнили и покрылись плесенью, черепицы крыш поросли мхом. Кое-где разросшиеся чайные кусты цеплялись за остовы пустых домов, не позволяя разглядеть, какой была деревня до войны с сепаратистами.

Это была уже десятая деревня, которую колонна под командованием капитана проезжала за этот день. Мгла сумерек, скука и усталость притупили его бдительность. Не удивительно, что Гонан не заметил бронированную фигуру, прячущуюся в густых зарослях мирта.

Он не заметил выстрела, который убил его водителя. Лишь шипящий треск лазгана и за ним – фонтан артериальной крови, забрызгавшей ветровой стекло. Водитель, неопытный молодой капрал, хрипло закричал от шока и ужаса, и резко нажал на тормоза. Немедленно колонна из десятка машин сбилась в неуклюжую кучу, гусеницы пытались зацепиться за горную сланцеватую почву.

Заглушая визг тормозов и рокот двигателей, Гонан закричал:

– Противник! Слева по направлению движения!

Поздно, враг уже атаковал их. Залп лазганов хлестнул по разведывательным полугусеничным машинам. АМ-10 «Козероги», характерные для 8-го Амартинского, представляли собой двухтонные багги с гусеницами вместо задних колес, вооруженные тяжелыми стабберами. С солдатским цинизмом прозванные «козлами отпущения», они считались смертельными ловушками для своих экипажей из двух человек. Сразу же шесть гвардейцев были убиты и две машины выведены из строя еще до того, как они успели хоть как-то отреагировать.

За вторым залпом лазганов раздался ревущий боевой клич пяти десятков воинов, бросившихся в бой из засады. Ледяная паника охватила Гонана, на секунду парализовав. В полном воинском облачении бойцы за независимость Сирены являли собой устрашающее зрелище. Три десятка атакующих были из секты Учеников Хана, высокие воины грозного вида, облаченные в мозаичные кольчуги нефритового цвета, и вооруженные разнообразными пиками и картечными мушкетами. Еще десяток бойцов пробивался сквозь заросли, эти носили пластичную броню Символистов, они уже отбросили трофейные лазганы и взялись за свои зазубренные сабли. Остальные были из секты Мастеров Клинка, их ярко расшитые узорами одеяния развевались, как крылья огромных хищных птиц.

Начался пандемониум. Когда строй кричащих воинов врезался в левый фланг колонны, это ничуть не было похоже на те героические боевые картины, что были так живописно вытканы на одеяниях Символистов. Вместо этого перед глазами Гонана развернулась грязная, кровавая и страшная схватка, люди убивали друг друга в кипящей ярости ближнего боя.

Амартинский гвардеец вопил и причитал, когда Ученик Хана забивал его до смерти сломанными половинками своей пики. Сержант Гвардии схватился с Мастером Клинка, пытаясь вырвать из его рук алебарду, и вцепился зубами в шею воина.

Капитан Гонан едва успел выхватить штык-нож, когда Ученик Хана бросился на него, запрыгнув на капот его машины. Гонан никогда не видел более свирепого хищника. Грива густых черных волос, заплетенных в множество косичек, спускалась ниже колен, в скулы были продеты серебряные стержни. На нем были доспехи из сцепленных нефритовых чешуй, коричнево-зеленых от древности, и туда Гонан нацелил свой штык-нож. Он пытался вонзить тридцать сантиметров стали под ребра врага, но Ученик Хана с грацией хищника увернулся, и ударил открытой ладонью. Первый удар разбил нос Гонана, практически размазав его по правой щеке, брызнула кровь и слизь. Инстинктивно офицер ткнул штыком в почки противника, сталь пронзила древний нефрит. Если Ученик Хана и почувствовал что-то, то никак этого не проявил. Следующий удар сломал ребра Гонана, отбросив его на защитную дугу машины.

Гонан не сомневался, что в рукопашной схватке мятежник разорвет его на части. Для воинских сект Сирены рукопашный бой был формой искусства. Теперь он понимал, почему в культуре Сирены столь почитавшей искусство и литературу, эти бойцы считались величайшими художниками. От танца клинка до руки, наносящей удар, движения их были наполнены жестокой, яростной красотой. Сражаться с ними в рукопашном бою было самоубийством.