Иоганн Вольфганг Гёте - Рейнеке-лис

«Воля монарха – закон! И первое, что по дороге

С правой руки я замечу, то будет приметой удачи…».

Вышел кот Гинце, идет, шагает своею дорогой.

Издали сизоворонку заметив, он радостно крикнул:

«Добрая птица! Счастливой дороги! Ко мне свои крылья

Ты устреми и сопутствуй мне справа!» И вот прилетела

Птица, но слева от Гинце присела на дерево с песней.

Гинце весьма огорчился, решил, что беда неизбежна,

Но, как бывает со многими, он постарался взбодриться.

Шел себе, шел он вперед, в Малепартус приходит и видит

Рейнеке, около дома сидящего. Кот поклонился:

«Щедрый на милости бог да пошлет нам вечер счастливый!

Слушайте, смертью грозит вам король, если только дерзнете

Вновь уклониться от явки! Еще передал он: ответить

Всем истцам вы должны, иль родня ваша вся пострадает…»

«Здравствуйте, – лис отвечает, – привет вам, племянничек милый!

Да наградит вас господь всем, чего вам желаю».

Вовсе, конечно, не то затаил он в предательском сердце.

Новые козни теперь замышлял он: и этого также

Думал спровадить гонца с большим посрамленьем обратно.

Гинце-кота называл он племянником: «Чем бы, племянник,

Мне угостить вас? На сытый желудок приятнее спится.

Дайте-ка мне похозяйничать! Утром отправимся вместе.

Так будет лучше. Из всех моих родичей, право, не знаю,

Кто есть другой, на кого бы я мог, как на вас, положиться?

Этот медведь, объедала, был чересчур уж напорист.

Он и силен и свиреп. Я ни за что бы на свете

С ним не решился отправиться в путь. Но теперь-то, конечно,

С вами охотно пойду я. Завтра же утром пораньше

Мы соберемся в дорогу. Пожалуй, так будет разумней».

Гинце ему возразил: «Было бы лучше, положим,

Сразу же, с места в карьер, ко двору нам и двинуть.

Светит над степью луна, дороги все сухи, спокойны…»

Рейнеке снова: «Я нахожу путешествие ночью

Небезопасным: днем и дорогу иной вам уступит,

Ночью ему попадитесь, – кто знает, чем кончится встреча!»

Гинце решился спросить: «Ну, а если б я, дядя, остался, —

Чем, позвольте узнать, мы закусим?» А лис отвечает:

«Мы пробавляемся плохо. Но раз вы решили остаться,

Свежие соты медовые дам вам, – достану отборных».

«Отроду их не едал, – пробурчал обиженно Гинце. —

Если другим угостить вы не можете, дайте хоть мышку:

Мышью вполне удовольствуюсь, мед – для других сберегите…»

«Что? Вы любитель мышей?! – Рейнеке вскликнул. – Серьезно?

Этим я вас угощу. Поп тут живет по соседству.

Хлебный амбар у него, а мышей в этом самом амбаре —

Возом не вывезешь! Поп, я слыхал, огорчается очень:

«Нет, говорит, от мышей ни днем и ни ночью покоя…»

Гинце сболтнул опрометчиво: «Сделайте мне одолженье,

К мышкам меня отведите: ни дичь, ни все остальное

Так не люблю, как мышатину». Рейнеке даже подпрыгнул:

«Ну, вы, значит, имеете великолепный ужин!

Раз я уж выяснил, чем угодить вам, давайте не мешкать…»

Гинце поверил, – пошли они оба, приходят к амбару,

Стали под глиняной стенкой. Рейнеке в ней накануне

Ловко лазейку прорыл и у спящего патера выкрал

Лучшего из петухов. Мартынчик, любимое чадо

Богослужителя, месть изобрел он у самой лазейки

Петлю очень искусно приладил в надежде, что с вором

За петуха разочтется, как только придет он вторично.

Рейнеке это узнал, на примете держал, и сказал он:

«Милый племянник, влезайте-ка прямо в дыру. Я останусь

Здесь караулить во время охоты. Мышей нагребете

Целую кучу в потемках! Вы слышите писк их задорный?

Вволю наевшись, назад вылезайте, – я вас дожидаюсь.

Нам в этот вечер нельзя разлучаться, а утром пораньше

Выйдем мы с вами – и путь скоротаем веселой беседой».

«Значит, – спросил его кот, – влезать я могу без опаски?

Ведь иногда и священник недоброе может замыслить…»

Рейнеке-шельма его перебил: «Кто бы мог заподозрить

В трусости вас? Возвратимся домой, – там радушно, с почетом

Примет вас женушка наша и чем-нибудь вкусным накормит,

Правда, не будет мышей, но… чем богаты – тем рады».

Кот между тем, пристыженный лисьей насмешливой речью,

Лихо метнулся в дыру – и сразу же в петлю попался.

Вот как Рейнеке-лис угощал гостей простодушных!

Только почувствовал Гинце прикосновенье веревки,

Так и шарахнулся сразу назад, перепуганный насмерть.

Слишком силен был прыжок, – и петля стянулась на Гинце!

Жалобно Рейнеке звал он, который злорадно снаружи,