Иоганн Вольфганг Гёте - Рейнеке-лис

Односельчане. «Спешите! – он закричал им. – Поймался

Дурень-медведь у меня во дворе! Чистейшая правда!»

Все побежали за ним, хватая что ни попало:

Вилы один подцепил, другой ухватился за грабли;

Третий, четвертый вскочили – бегут с топором и с мотыгой;

Пятый за ними торопится, вооружившись дрекольем;

Поп, а вослед ему служка с утварью богослужебной;

Даже кухарка попа (фрау Ютта, варившая кашу

Как-то особенно, лучше, чем все) и Ютта-кухарка,

Прялку свою волоча, за которой весь день просидела, —

Тоже бежала намылить медведю несчастному шкуру.

Браун, в несносных мучениях, переполох тот услышал.

Голову сильно рванул он – и вырвал, но по уши морду

Всю ободрал и оставил и шерсть и кожу в колоде.

Нет! Никто не видал столь жалкого зверя! Хлестала

Кровь по ушам. Что проку, если он вытащил морду?

Лапы-то все же в колоде зажаты! И тут он рванул их

Резким рывком – и хоть вырвал, но окончательно спятил:

Когти и шкуру с обеих лап он оставил в чурбане.

Ах, это вовсе не пахло медом любимым, которым

Лис обнадежил его! Путешествие кончилось плохо!

Сколько же выпало горя ему и страданий! Вся морда

Залита кровью, и лапы в крови; стоять он не может,

Ползать не может, бежать – и подавно,

А плотник – все ближе.

С плотником вместе и вся толпа на него нападает:

Всех обуяло желанье убить его! Даже священник

Длинную жердь захватил и Брауна издали лупит.

Вертится бедный туда и сюда, а толпа напирает:

Те наступают с дрекольем, эти идут с топорами;

Тут с кувалдой, с клещами кузнец, там – держат лопаты,

Заступы. Все его били, кричали, горланили, били

Так, что от страха и мук он в собственном кале катался.

Все на него навалились, никто отставать не желает:

Шлеппе тут был колченогий и толстоносый был Людольф —

Самые злющие парни, Герольд в скрюченных пальцах

Держит цеп деревянный – так и молотит! А рядом —

Зять его, Кюкельрей толстый. Как эти двое лупили!

Абель Квак с фрау Юттой-кухаркой трудились не меньше.

Тальке, жена Лорде Квака, лоханкой хватила беднягу.

Да и не только они: сюда поголовно сбежались

Все и мужчины и бабы, все жаждали смерти медведя.

Кюкельрей всеми командовал, знатностью чванясь, – еще бы!

Фрау Виллигетруда с задворков ему приходилась

Матерью. Это – известно. Отец неизвестным остался.

Впрочем, был разговор, – мол, чернявый косарь этот Зандер,

Малый очень бедовый (во сне) – вот он-то, пожалуй,

(Так говорили) отец, мол, и есть этот самый… А камни

Градом летели в несчастного Брауна. Ах, эти камни!

Плотника брат подскочил, увесистой длинной дубиной

Так тут медведя по черепу трахнул, – он света невзвидел,

Но от чудовищной боли стал на дыбы он – и сразу

Ринулся прямо на баб, а те как шарахнутся с визгом,

Падают, топчут друг друга, иные бултыхнулись в воду.

Место же было глубоким… Патер кричит, надрываясь:

«Люди! Смотрите! Плывет фрау Ютта, кухарка, в салопе!

Вот и прялка ее! Мужчины, спасайте! Поставлю

Пива две бочки в награду, грехи отпустить обещаю!..»

На издыханье покинув медведя, все бросились в воду —

Женщин спасать и всех пятерых извлекли, слава богу!

Так. А покуда крестьяне на берегу хлопотали,

Браун с отчаянья бросился в воду, ревя, как безумный,

От нестерпимых мучений. Он предпочел утопиться,

Лишь бы уйти от позорных побоев. Он сроду не плавал, —

Значит, рассчитывал с жизнью своею разделаться сразу.

Сверх ожиданья почувствовал он, что плывет, что теченье

Быстро уносит его. Заметили это крестьяне,

Стали кричать: «Позор! Мы посмешищем будем навеки!»

Все от досады обрушились тут же с бранью на женщин:

«Дома бы лучше сидели! Вот из-за вас преспокойно

Он уплывает себе!..» Пошли, осмотрели колоду, —

Видят в расщелине клочья шерсти и кожу с медвежьей

Морды и лап. Ну, и смеху же было! Крестьяне шутили:

«Э, ты вернешься, косматый, – в залог ты нам уши оставил!»

Так над медвежьим увечьем они издевались. Но сам он

Рад был, что хуже не кончилось. Как мужиков этих грубых

Он проклинал! Как лапы и рваные уши болели!

Клял он предателя Рейнеке также. С проклятьями в сердце

Плыл он и плыл, уносимый сильным и быстрым потоком.

Чуть не на милю его отнесло за короткое время.

Тут кое-как он и выполз на сушу, на этот же берег.

Солнце еще не видало столь удрученного зверя!

Он и не думал дожить до утра, – он думал, что тут же

Дух он испустит. «О Рейнеке, лживый, коварный предатель!