Его крылатый визави начал медленно отдаляться, постепенно поднимаясь все выше и выше. Словно во сне, Юра наблюдал, как облитая теплым уютным светом фигура возносится над шпилем, догоняя растянувшийся над городом сияющий треугольник ангельской стаи.
Удивительные существа двигались ровно и слаженно, словно составляли единое целое. Впереди, венчая острую вершину треугольника, уверенно взмахивала крыльями большая птица.
Эпилог:
Весной на могиле актера расцвели багряные маки. Почтенные старые липы склонили свои ветви, дивясь на это пламенеющее великолепие. Не ко сроку ведь.
В конце кладбищенской аллеи показались трое посетителей. Степенно вышагивал, покуривая трубку, усатый «боцман» Робертыч, рядом, поддерживая под локоть Люсю, семенил бледный после гриппа Владик Лихачев, вокруг, триумфально помечая территорию, бегал довольный прогулкой старый пудель. Когда троица почти достигла приметного памятника у обшарпанной стены, им навстречу со скамейки поднялся тихий и непривычно застенчивый Юра Тщетный.
Поздоровались, помолчали, издали разглядывая удивительный монумент. От темного гранитного основания отталкивалась волна из белого мрамора, на гребне которой красовался сверкающий бронзовый фрегат. Неведомый скульптор мастерски выполнил паруса, снасти и орудийные люки, не забыв, конечно, и про «Веселого Роджера» на флаге.
– Красота-то какая! – восхитилась гримерша. – И кто же так потратился? Может, дети объявились?
– В письме было сказано «от Михаила», – откликнулся «боцман», занимавшийся похоронами старого друга.
– Наверное, преданный поклонник, – предположил Юра.
– Мы сейчас как раз передачу про поклонников делаем…, – и отчего-то осекся, замолчал, конфузливо пиная носком ботинка прошлогодние листья.
– А как же «Пепел звезд»? – прищурился Робертыч. Они с репортером остались стоять на дорожке, а Люся и Владик подошли к памятнику, рассматривая детали.
– С этим все. Завязал, – еще больше смутился Юра. – Знаете, тогда на крыше Министерства я… мне показалось…
– Эй! Посмотрите! – окликнул их Лихачев.
Люди приблизились, склонившись над могильной плитой.
На гранитном монолите надгробного камня, перечеркивая наискосок дату смерти, лежало длинное серое перо.
Давно это было. Жил в Праге мастер. Всю свою жизнь он делал зонты. И отец его делал. И дед. А прадед мастера зонтов не делал. Зато был придворным алхимиком и предсказателем.
От прадеда унаследовал наш кустарь частицу нездешнего дара. Каждый зонт у него выходил на особицу. И в каждом свое волшебство было спрятано. Едва дождь пойдет, чудо тут как тут из-под купола выглядывает. Одному мяснику из Градчан достался кусочек весеннего неба. Пожилому пивовару со Староместской – теплый солнечный свет. А одна юная дама пожелала, чтоб из зонта – виданное ли дело – ромашки сыпались. И тут не оплошал мастер. Выполнил заказ. Идет дама по Карлову мосту. На дворе ноябрь, дождь холодный хлещет, а за ней тропинка из цветов. Городские пройдохи ромашки эти собирать навострились и приезжим продавать. Мол, счастье приносят. Хорошие деньги выручили!
Бывали, правда, заказы посложнее.
Пришел как-то к мастеру один студент. Пальтишко на нем драное, худой, бледный, а глаза, точно угли, горят. Видит мастер, дело тут непростое. Налил гостю сливовицы и спрашивает: «Что тебе, любезный, от меня надобно?»
И рассказал студент такую историю. Была у него возлюбленная Бержка, дочь ростовщика. И все у них шло ладно. Встречались тайком, гуляли. На лодочке по Влтаве катались, лебедей кормили. Вот уже и сами будто два лебедя. Друг без дружки жить не могут. Решили они пожениться. Только преграда перед ними – беден студент. Явился он в дом ростовщика, что под Вышеградом, просит за себя Бержку отдать. А ростовщик слушать ничего не хочет. Выгнал юношу взашей. Дочь, как узнала – хотела от отца бежать. Ничего ей не надо, ни чести, ни приданного – лишь бы милый рядом был. Но ростовщик соединиться им не дал. Посадил дочь под замок, решетки на окна поставил. И приказал слугам дочь стеречь. Пытался студент выкрасть любимую, да ничего не вышло. А Бержка от тоски зачахла и померла.
– Чего ж ты от меня хочешь? – спрашивает мастер, а сам слезу смахивает. Потому человек был не злой и чувствительный.
– Хочу я, – говорит студент, – любовь свою оживить. Сделай мне такой зонт, чтоб в загробный мир сойти и обратно с милой моей возвратиться.
Читать дальше