Array Коллектив авторов - Вслед за путеводною звездой (сборник)

Под утро тающий снежок
Укроет землю слоем тонким,
И я отправлюсь потихоньку
Сквозь посветлевший городок.

Отнюдь не праздный экскурсант,
Уткнувшийся в путеводитель,
Я здесь почти как местный житель –
Бреду куда не зная сам.

Вперед? Назад? Да все равно.
Дойду по улице до храма
И обращусь к старушке: «Мама,
Простите, я не ел давно».

Мне повезет в который раз,
И сердобольная старушка
Протянет хлеба мне краюшку
И молча гривенник подаст.

Сперва трава – зеленая, как быль,
рассказанная наспех, как попало;
зеленая, как океанский штиль,
как бледная нимфетка среди бала;
зеленая, как утренний базар,
где вместо сладостей торгуют луком,
и сморщенный старик болтает с внуком,
как с юнгой опустившийся корсар.
Почем тут зелень? Подходи, бери –
растет трава, хозяина не зная,
над речкою – снаружи и внутри
холма, – под дождь дрожащий прорастая.
Сентябрь, бряцая цитровой струной,
стекает к берегам тревожной речки,
и гида патетические речи
уже не спорят с шаткой тишиной.

Но я отвлекся. Значит, холм. На нем
зеленая трава. На ней рядами
растут березы и погожим днем
качают полновесными ветвями.
Но не в деревьях суть, хотя они,
по струнке стоя, очевидно, странны:
как будто кто-то наводил в их стане
порядок в незапамятные дни.

А главное – в листве: она желта,
как рот птенца, орущего о пище,
как кровь крота, как ржавчина болта
и корабля затопленного днище.
Листва манит жеманной желтизной –
сплошной, неосыпающейся с веток:
на листопад наложенное вето
связало воздух вязкостью сквозной.

И в этом непадении листвы –
желанье избежать кровосмешенья:
покуда краски на холме чисты,
земля не поддается искушенью.
Я видел эти листья и траву
с контрастом их затейливым и броским –
в неосязаемых пейзажах Босха,
но вот теперь, впервые, наяву.

Тоской по искуплению влеком,
на склон взобравшись, я присел на камень,
чтобы, никем не видимый, тайком
коснуться мира этого руками:
еще два дня – и в дымке снеговой
(кто б мог предвидеть, что исход так близко!)
шуршащий слой членистоногих листьев
смешается с пожухшею травой.

Железная дорога – ferrovia
(Дословный итальянский перевод) –
Простуженной январскою равниной
Опять меня в Венецию везет.

Погода нынче выдалась не очень,
Но, впрочем, я другой не ожидал;
И через мост, ведущий в Санта-Кроче,
Я, молча, перешел Большой канал.

Здесь солнца в эту пору – кот наплакал,
У улочек-каналов бледный вид;
И взвесь из миллиона пресных капель,
Едва колышась, в воздухе висит.

Непрошеному визитеру тошно
По городу бродить в такие дни.
И лишь немного утешает то, что
Погода – настроению сродни.

Но, чтоб поездка не пошла насмарку,
И было, чем похвастаться потом,
Иду через Риальто до Сан-Марко
Обычным туристическим путем.

Вальяжные паломники со стажем
Всех, кажется, немыслимых мастей.
И вот уже не раздражает даже
Навязчивая свора голубей.

Пора бежать, пока не утомили
Дурные мысли, невозможный сплин.
Какие дожи?! Господи помилуй!
Когда ты здесь – в Венеции – один!

Меж; небом и землей посередине.
Нарочно, что ли? Сам себе назло?
И, как стеклянный шарик в глицерине,
Не весишь ровным счетом ничего.

Не первый год я у тебя хожу в любовниках,
Но вот опять не понимаю, что же я творю,
На третье транспортное заезжаю в Мневниках,
А дальше против часовой, по навигатору.

Когда расстались в прошлый раз, хотелось выть с тоски,
Но твой нечаянный звонок из гроба поднял бы,
И я на всем ходу пересекаю Шмитовский,
Как будто на аэроплане по небу.

Там где-то слева новостройки Сити высятся,
А мне плевать на все на свете, я на газ давлю.
Сегодня ночью нам с тобой опять не выспаться,
И значит, встреча наша будет не напрасною.

Москва-река повеселит своею узостью,
Мне океан сейчас – не шире рукомойника,
И я ныряю, будто в бездну, под Кутузовский,
Всего лишь пять минут, и я уже в Хамовниках.

Кто потерял и вновь нашел, любить не ленится,
Ну, а для нас любовь всегда была, как таинство.
Еще один тоннель, и до свиданья, Ленинский,
А от Варшавки мне совсем чуть-чуть останется.