Он золото рождает из песка
И мускус из газельего пупка.
Он начертал твои глаза и брови.
Тебе он ближе всех родных по крови.
Могучий, как он тонок в мастерстве:
Он нежный стебелек дает траве.
Ему — твоя душа, твое дыханье! —
А речь твоя слаба для воздаянья.
О боже, видишь, как я изнемог,
Что словом восхвалить тебя не мог!
Что муравьи, что рыбы в водных безднах?
Ведь даже сонмы ангелов небесных
Хвалы, тебя достойной, не нашли,
Мильонной доли не произнесли.
О Саади, оставь калам, не сетуй,
Смирись! Ведь нет конца дороге этой!
* * *
Не знает счастья, кто не знал беды.
Что богачу — раба его труды?
Едва ль доволен посланной судьбою
Страдающий, укушенный змеею.
Когда ты быстроног, то впереди
В делах благодарения иди.
Пусть старцу юноша вину прощает,
Пусть сильный участь слабого смягчает.
Живущему вблизи Аму-Дарьи
Ты о цене воды не говори.
Что знает он о жаждущих в пустыне,
Которым капля влаги — благостыня.
Кто в муках лихорадки не сгорал,
Тот и здоровья цену не познал.
Ночь не долга тому, кто в куще сада
Покоится, овеянный прохладой.
Но ведает, как ночь долга, больной,
Измученный горячкой огневой.
Разбужен барабаном шах; но даже
Не вспомнил, что не спят ночные стражи.
* * *
Холодной ночью как-то шах
На стража у ворот своих взглянул.
Снег мокрый падал, разливались лужи;
И тот индийский страж дрожал от стужи.
Тогрул, хоть и неласков нравом был,
Сказал: «Бедняга, ты совсем застыл!
Ты потерпи, как во дворец войду я —
С гулямом шубу теплую пришлю я».
Так было: снег валил. Вошел султан
В натопленный роскошный свой айван.
Там шаха пери юная пленила,
И стража сердце шахское забыло.
Индиец, что под стужею дрожал,
Совсем из царской памяти пропал.
А стражник в ожиданье исстрадался,
Но шахской шубы так и не дождался.
От ожиданья тщетного того
Мученье усугубилось его.
Уснул беспечным сном султан великий.
И молвил страж индийский смуглоликий:
«Ты спишь, владыка, с пери молодой,
Забыл, как «осчастливлен» я тобой?
В блаженстве райском всяк твой час проходит.
Не знаешь ты, как ночь для нас проходит».
* * *
Есть караванщик главный начал сам,
Забыв бедняг бредущих по пескам.
Спусти, о господи, ладью скорее, —
Вода несчастным достигает шеи!
Постойте вы, что юны и крепки,
Ведь в караване есть и старики!
Богач беспечно дремлет в паланкине;
Не спит погонщик в сумрачной пустыне.
Песок зыбучий, камни, спуск, подъем —
Их знает тот, кто изнурен путем.
Большой верблюд тебя везет, качает,
А пеший, в муках, кровь свою глотает.
Ты, сытый, со спокойным сердцем спи,
Забыв голодных, гибнущих в степи!
* * *
Был пойман некий вор, за локти скручен
И в яме ждал суда — избит, измучен.
И вот глубокой ночью слышит он:
«Я голоден!» — и чей-то вздох и стон.
И крикнул вор: «Ты что меня тревожишь?
Ужель ты сам себе помочь не можешь?
Зачем ты бога не благодаришь,
Что ты не связан, в яме не сидишь?
Не прогневи судьбу! — ведь ты — свободный,
Моя же участь вовсе безысходна».
* * *
Дирхем однажды голый раздобыл
И шкуру недубленную купил.
Надел и возроптал: «О злая участь!
Ведь в этой шкуре я в жару измучусь!»
А мимо стража волокла в тюрьму
Колодника; и тот сказал ему:
«Благодари творца, о бестолковый,
Что шкура на тебе, а не оковы».
* * *
С святым дервишем некто повстречался.
Дервиш ему евреем показался.
По шее он отшельника хватил,
А тот ему рубаху подарил.
И устыдился человек прохожий,
Взмолился он: «Прости мне, старец божий!
Как за ошибку я себя корю...
Чем я тебя за дар твой отдарю?»
«За что дарить? — дервиш промолвил слово, —
Ведь я не сделал ничего плохого!»
Злодея — пусть в одежде золотой —
Достойней нищий с доброю душой.
Пред небом праведный разбойник выше
Обманщика в обличий дервиша.
* * *
Взывал в пустыне сбившийся в пути:
«Погибну я, дороги не найти!»
А спутник молвил: «Потерпи немного.
Крепись, благодари за милость бога!
Пусть ты не на осле, — пешком пошел,
Но ты ведь человек, а не осел!»
* * *
Увидя пьяного, что в грязь свалился,
Факих самим собою возгордился.
Прошел он с поднятою головой,
А пьяный крикнул вслед: «Эй, муж святой!
Пусть ты осыпан божьей благостыней,
Не чванься! Все несчастья — от гордыни.
Не презирай колодника! Гляди:
Читать дальше