Муслихиддин Саади - Бустан (Плодовый сад)

Шах справедливый, истинный мудрец,

Глядит на слуг, как на детей отец.

Порой — правдивым гневом пламенеет,

Но он и слезы оттереть умеет.

Коль будешь мягок — обнаглеет враг.

Излишняя жестокость сеет страх.

Как врач, что ткань больную рассекает,

Но и бальзам на раны налагает,

Так мудр поистине владыка тот,

Что к добрым — добр, а злым отпор дает.

Будь благороден, мудр. Добром и хлебом

Дари людей; ведь одарен ты небом.

Никто не вечен в мире, все уйдет,

Но вечно имя доброе живет.

Ввек не умрет оставивший на свете

После себя мосты, дома, мечети.

Забыт, кто не оставил ничего,

Бесплодным было дерево его.

И он умрет, и всяк его забудет,

И вспоминать добром никто не будет.

* * *

Во имя доброй славы, в дни правленья,

Мужей великих не топи в забвенье.

Скрижаль твою великих имена

На вечные украсят времена.

И до тебя здесь шахи подвизались,

И все ушли; лишь надписи остались.

Один прославлен до конца времен,

Другой — навек проклятьем заклеймен.

* * *

Не верь доносчикам-клеветникам, —

А, вняв доносу, в дело вникни сам.

Не верь словам, коль честного поносят,

И пощади, когда пощады просят.

Просящих крова — кровом осени.

Слугу за шаг неверный не казни.

Но если пренебрег он добрым словом

И вновь грешит — предай его оковам.

Когда же не пойдут оковы впрок,

Ты вырви с корнем тот гнилой росток.

Но, все вины преступника исчисля,

Ты, прежде чем казнить его,— размысли:

Хоть бадахшанский лал легко разбить,

Но ведь осколки не соединить.

РАССКАЗ

Раз из прибыл человек,

Он обошел весь мир за долгий век.

Таджиков, тюрков и встречал он,

Все, что узнал у них, запоминал он.

Всю жизнь он странником бездомным был,

Но в странствиях он мудрость накопил.

Он был, как дуб могучий, но при этом

Не красовался ни листвой, ни цветом, —

Убог и нищ, лишь разумом богат.

Халат его был в тысяче заплат.

Томимый голодом, изнемогал он,

И от жары и жажды высыхал он.

Вот он явился в городе одном,

Где некий муж великий был царем.

Страннолюбив и чужд мирской забавы,

Тот царь хотел себе лишь доброй славы.

Велел пришельца шах во двор впустить.

Насытить, в бане мраморной омыть.

И пыль и пот отмывши в царской бане,

Предстал он перед шахом на ,

Приветствие султану возгласил

И руки на груди своей сложил.

А царь: «Поведай, из каких ты далей?

Какие беды к нам тебя пригнали?

Что в мире видел ты за долгий век?

Ответствуй нам, о добрый человек!»

Открыл уста пришелец: «О владыка!

Тебе да будет в помощь бог великий!

Я долго по стране твоей блуждал

И — честь тебе — несчастных не видал.

Не пьянствуют здесь, дух святой бесславя;

Закрыты кабаки в твоей державе.

И людям здесь обиду причинять

Запрещено, хоть негде пировать;

Зато в стране народ живет счастливо!» —

Так говорил пришлец красноречиво,

Как будто перлы сыпал океан...

Пленен его речами был султан,

Он гостя посадил с собою рядом

И милостей его осыпал градом.

Тот жизнь свою владыке рассказал

И ближе всех душе султана стал.

И в сердце шахском родилось решенье:

Пришедшему вручить бразды правленья.

«Но нужно — постепенно! — думал он, —

Чтоб я в глазах вельмож не стал смешон.

Сперва в делах я ум его проверю,

А уж потом печать ему доверю!»

Печали тот испытывает гнет,

Кто власть бездарным в руки отдает.

Судья, ты взвесил приговор сначала б,

Чтоб не краснеть от укоризн и жалоб.

Обдумай все, кладя стрелу на лук,

А не тогда, как выпустишь из рук.

Проверь сперва, — завещано от века, —

Как мудрого , человека,

Пока его познаешь — целый год

И даже больше времени пройдет.

Так изучал пришельца шах. На диво,

Он видит — честен муж благочестивый:

Нрав добрый, золотая голова,

Знаток людей, не ронит зря слова.

Разумней всех вельмож, исполнен миром.

И сделал царь тогда его вазиром.

Стал править царством этот человек

Так мудро, будто правил целый век.

Так все привел он под свое начало,

Что ни одна душа не пострадала.

Ни разу повода дурным словам

Он не дал. Рты закрыл клеветникам.

Не видя в нем изъяна ни на волос,

Завистник трепетал, клонясь, как колос.

Правитель новый солнцем всех согрел,

Вазир же старый завистью горел.

В том мудреце не находя изъяна,

Наклеветать не мог он невозбранно.

А праведник и клеветник-злодей,