Ты, где бы ни прошёл, повсюду за собой,
Ты оставляешь трупы, исковерканные судьбы.
Лишь горстка тех, что движимы тобой
Пока изображают некое подобье дружбы.
И всё же веришь в избранность свою,
Наивно полагая, что сие извечно.
Но только вечна – синева над головой,
А остальное, остальное – быстротечно.
Ведь даже горы, что веками возвышались
Однажды рушатся – уж такова природа.
И годы, годы, не смотря на всё умчались,
Всё ближе к смерти: у Вечности, у входа.
И как ты объяснишь Властителю всего?
Как оправдаешь властолюбие своё?
Что миру ты принёс? Совсем уж ничего?
И нынче райское ты пожелал житьё?
А знаешь ты, в раю таким нет места,
Да и в аду едва ли уголок найдёшь.
Ведь можно замесить повторно тесто,
А жизнь повторно, жизнь не проживёшь.
Что сделал и не сделал – записалось,
Да что мне пост твой и твои молитвы?
Ты мне скажи: что за тобой осталось?
Несчастные и нищие? Так извини: Увы….
Нет места изуверам на святейших небесах,
Земля, коль соблаговолит принять.
Был взвешен ты на жизненных весах,
Зло перевесило, я вынужден признать.
* * * * *
И снова погружаюсь в глубь веков
В мир замков и дворцов средневековья.
Но вижу я, как спины бедняков
Прогнулись гнётом дворянского сословья.
Монарх и свита, щедрый стол в Версале,
Зимний ли дворец в Санкт-Петербурге.
Мужчины в масках, дамы под вуалью
И редкий господин средь них безрогий.
Но сколько спеси, громких слов о чести
Да слишком ей ничтожная цена.
И здесь готовы погубить лишь ради мести,
Такие нравы и такие времена.
* * * * *
Мне как-то странное привиделось виденье:
То явь была или игра воображенья?
Всё вокруг лишь проявление сознанья,
Что ежечасно подвергаемо сомненью.
В виденье том был седовласый старец,
Глубокая река и горные хребты.
И виделось далёкое мне море,
Где дикий пляж, где берега пусты.
Но что-то в старце привлекло вниманье,
В словах не передашь эмоции прилив.
Он говорил о чём-то давнем, но сознаньем
Я понял малое из его речи уловив.
Или, возможно, он вещал о предстоящем,
О том, что ожидает род людской?
Чего мы не способны видеть в настоящем,
Всецело суетой поглощены мирской.
«Беда придёт, прольётся много крови,
Лишь малое число войну переживёт.
Но не поймут они той благодати, снова,
Старуха в чёрном урожай пожнёт.»
Он что-то говорил ещё, но слишком тихо,
Слова не долетали до моих ушей.
Единственное понял: «не будите лихо»,
И с тем пропал. Тревогу, заронив в душе.
* * * * *
Он утопал в снегу, но пробирался
И разделяло нас лишь метров сто.
Я взял ружьё, уже почти собрался,
Но тут заметил на снегу листок.
Пожухлый, почерневший лист осины,
Мне намекнул: всему свой срок.
Ты человек, но чем ты лучше псины?
И это был наглядный мне урок.
Ничем не лучше, а возможно хуже,
Земля с трудом выдерживает нас.
Оружием и злобой мир загружен,
Истратим всё, останется в запас.
А волк всё продвигался вдаль по снегу,
Не стану врать. Завидовал ему.
Он, как и Солнце, что плывёт по небу,
Лишён иллюзий, у реальности в плену.
* * * * *
Кто сказал, что взгляд волков жестокий
Кто сказал, что взгляд волков жестокий,
Что волки кровожадны от природы?
Не ведал он, что для материи высокой
Он сам едва ли образец породы.
Жестокость волка, как его и кротость
Суть порожденье окружающей среды.
А что же знаешь ты про осторожность,
Когда готово сердце вырваться из груди?
Тебе не доводилось, как не волчьими глазами
Матёрый хищник может посмотреть.
Как не дано тебе, не выразить словам,
Ты ж человек – Величие Творца.
* * * * *
В волчицу выстрелил охотник, не подумав,
И мёртвая она упала в павшую листву.
И злобно зарычал громадный волкодав
К кустам метнулся, к скулящему комку.
И пусть был несмышлёнышем волчонок,
Но дорого решил продать себя.
Он вздыбил на загривке шерсть, чертёнок
И смерти прямо посмотрел в глаза.
Но только двое их: собака с человеком,
Здоровых крепких по сравненью с ним.
И всё ж не зря он прозывается волчонком
И самым умным хищником лесным.
Но удалось охотнику взять в руки
Волчонка, забыв, что волк умеет мстить.
Ты может быть и выстрелил от скуки,
Но как ты с этим дальше будешь жить.
Читать дальше