Аль Квотион - Словоточие

Странная женщина: тонкая, тихая,
Вяжет судьбу и сидит у окна,
Время ее не стремится, не тикает,
Медленно льется подобием сна.
Звездное небо в ней, рядом с ней холодно,
Но без нее – словно нечем дышать.
Тихая, тонкая, острая. Больно мне.
Острая, вечная, словно душа.
Словная, славная, млечная, тонкая,
Шепчет молитвы в прозрачную тьму,
Любят таких не касаясь, не трогая,
Не задавая вопрос почему.
Только любить. Только верить признаниям.
Плыть в этом шепоте гаснущих звезд.
Сонно баюкать и греть пониманием.
Только любить. И любить – лишь всерьез.

Скажи этим людям о том, что ты знаешь истину,
Вбивай свою правду в податливость, в мягкость лбов,
До крови, до рева, до рвоты словами в письменность,
До шрамов ума, до душевных больных рубцов.
Пусть верят, как ты. И пусть любят, как надо, правильно.
Разуют глаза и увидят – вокруг стена,
И люди, все люди, от прадедов и до правнуков
Глупцы. Всем им боль одна и юдоль одна.
Скажи, что вокруг – война, что вокруг все сумрачно,
Надежда подохла вчера. Не успели спасти.
И ценность осталась одна – добежать до булочной,
И влипнуть судьбой в экран. И уснуть к шести.
Что Бог подписал наш мир молчаливым прочерком.
Что ночь началась и не будет другого дня.

Но жизнь – это зал зеркал, амальгама, тест Роршаха,
Ты видишь в ней только то, что внутри тебя.

Проснешься: кофе, новости, мигрень,
Обычный полубред, обычный день.
И надо бы ожить, но как-то лень,
И смысла нет, и мысли набекрень.
К полудню ты становишься мудрей.
Вся жизнь твоя срослась в тугую сеть,
И ты способен, царствуя над ней,
Светло и вдохновенно сатанеть.
Под вечер – межпланетный апогей,
Конфликт миров, скандал, прощенье, секс.
И даже хорошо, что так – больней,
Но чувство жизни входит в каждый текст.
А ночью разбавляешь соком спирт,
И новый облик истины готов:
Ты слово, изменяющее мир,
Но ты и мир, не требующий слов.

Все люди – мое отчество и певчество,
Все здесь, от февраля и до рубля,
Но стоя по колено в человечестве,
Мне хочется смотреть лишь на тебя.
Затем, что остальные здесь – ненужные,
Пустые, исковерканные лбы,
Живущие от завтрака до ужина
В отрезке от прицела до пальбы.
Затем, что остальные не пришились мне
К изнанке измочаленных висков,
Ни к выкрику,
Ни к выдоху,
Ни к вышагу,
И, кажется, не стоят даже слов.
Возможно, это в чем-то даже правильно,
Смотрю в тебя сквозь лиц метельных фирн,
Сквозь ум и глупость,
Сквозь грехи и праведность,
И взглядом этим связываю мир.
Бинтую, пеленаю.
Что есть творчество?
Попытка убаюкать жизнь в стихах,
Попытка жить сквозь певчество и отчество
И в пол строки – разменная тоска.
Ты разреши – лицом в твои горячие,
Дарующие право быть собой
Ладони.
Что мы знаем?
Что здесь значим мы?
Не спрашивай.
Молись, люби и пой.
Закат. Притушен свет. Окно. Чернильница.
И люди. Здесь так много, много их.
Весь век шумит вокруг, растет и ширится.
Но ты живешь во мне.
И нет других.

Она бежит по снегу в легком платьице,
И прячет по карманам адреса,
Бежит от понедельника до пятницы,
А в воскресенье смотрит в небеса.
Смеется и баюкает все горести
На осторожно дышащей груди,
И вы ее надежды не оспорите,
И не поймете, что там позади
За этими ажурными предплечьями,
Исписанными строчками стихов,
За этой горькой верой в человечество,
И в человечность поздних женихов.
Ей можно только жить, взлетать на выдохе,
Плести волос растрепанную медь,
Бросать в утробу жизни свои вызовы,
Ей можно только плакать, только петь.
Держательница тихого достоинства,
Хозяйка ног изранено-босых,
Распущенных по ветру мыслей собственница
Владелица эмоций расписных.
Она, она… Она ведь просто девочка,
Тростиночка, снежинка по весне
В реальности осиротело певческой,
В оттаявшей к полудню белизне.
Беречь, беречь, сражаться и заботиться.
Любить, любить, хранить ее в себе,
И слушать, как душа ее колотится,
И слышать только небо, только свет.

Здесь пахнут сиренью и верою
Нагретые стены избы,
Здесь время того милосердия,
Которое ввек не избыть,
Здесь Бог пробирается травами
Под ноги босой детворы,
Здесь место спастись
Между травлями,
Здесь время спасать.
Здесь обрыв
В покой,
В малословность,
В забвение,
В умение просто обнять
Тебя возле печки.
Здесь зрение
Находит кругом благодать.
Здесь что-то от мудрости прожитых
Веков. Здесь способность прощать
Живет, словно в небо проросшая,
И словно с людьми сообща.
И ты здесь становишься радостной,
Задумчивой тишью лесов,
Становишься знаменем, адресом
В проулки земных вечеров,
Где тепломолочной туманностью
Баюкают песни святынь,
Где мы вдруг становимся данностью,
Из мифа большой суеты.
Ты видишь?
Все песни – разрезами
Болят и кровят на снегу.
Ты видишь?
Стою между безднами,
Прозрачный от сердца до губ.
Ты видишь?
Тоска нелечимая
Стоит у меня за спиной.
Уедем в деревню, любимая,
Уедем дышать тишиной.