Вера Горынина - В основном я пишу тишину…

Шарманщик. В душе
Что-то вдруг всколыхнется.
К нему лето больше
Уже не вернется.

Мой суженый единственный,
Еще мне не знакомый.
Прохожий мой таинственный,
Предчувствием влекомый,

Идешь ты где-то берегом
Холодной черной речки,
И заметает снегом
Твои в погонах плечи.

Во всех прохожих ищешь ты
Цвет глаз вечернего прибоя,
Родство души и теплоты,
Мне посылаемой тобою.

Однажды выйду я за двери
На берег ледяной реки,
И ты дыханием согреешь
Мои намерзшиеся руки.

Рифмоплет. Рифмоплет!
Плетью рифм подгоняемый плот.
Плот из слов и предлогов —
Хрупкий, слабый оплот.
В будущем многоликого дома
Оды, песни, стиха иль их брата убогого.
На продажу еще один лот.

Только кто его купит, за цену какую?
Что б вы дали за потную мысль?
Деньги?! И снова поэт рискует
В сотый раз непонятым быть.

Нужно много страдать, нужно чувствовать ярко,
Чтобы мысль чужую понять.
Вот тогда состраданье не будет ль подарком,
Чтобы боль другую унять?!

Я проснулась под пение птиц,
Солнца лучик скользнул по постели.
День встречаю дрожаньем ресниц:
Как легко в Воскресение верить в апреле.

Радость встречи с тобой, радость нового дня —
Как возможно такое измерить?!
Я не знаю – от знанья избавьте меня —
Я хочу в Воскресение верить!

Спасибо, Господи, за все,
Чем ты так щедро одаряешь.
Тебя благодарю за то,
Что светом жизнь мне озаряешь.

Но в мире скорби и разлуки
За все воздастся мне сполна.
Я простираю к тебе руки
С молитвой защитить меня.

С твоею волею смирясь,
Я все стерплю и все приемлю.
Лишь об одном тебя прошу:
Пошли ты мир на эту Землю.

Мир в души тех в безумном пире,
Кто веры нить не потерял,
Кто жизнь любовию измерил,
Надеяться не перестал.

И три звезды, как плот спасенья,
В сердцах людских зажгутся вновь,
Предвосхищая Воскресение
Надежда, Вера и Любовь!

Мне не за что просить прощения у Бога:
Людей не убивала, чужого не брала,
Хоть трудной, но прямой была моя дорога.
Сейчас в церквах звонят колокола.

На Бога не ропщу, судьбу не проклинаю,
Что предначертано мне было, я снесла.
Как книгу жизнь свою сейчас листаю.
И все ж в церквах звонят колокола!

Но почему, когда я слышу этот звон,
В душе тревожно что-то встрепенется,
С раскрытых губ глухой сорвется стон,
Слезы раскаянья прольются.

Слеза очистит душу от обид,
Смоет завесу заблуждений и гордыни,
Души взгляд ясный к Богу устремит,
Чтоб боле не менялся он отныне.

В моей душе звонят колокола.
И если разобраться строго,
Сейчас, быть может, только поняла:
Мне есть за что просить прощения у Бога!

Мой голос становится тише,
Чуть заметно движенье губами,
Сам Морфей с заклинаньями ближе —
Я пою колыбельную маме.

От луны стал светлей небосвод.
Этот свет соберу я руками,
Им ее я укрою от бед
И спою колыбельную маме.

Я поставлю пластинку с прибоем,
Мы туда унесемся мечтами,
Мы друг другу все тайны откроем
И споем колыбельную сами.

Дело знает Морфей, и весь город уснул,
Ночь сковала своими цепями.
Я хочу, чтоб весь мир утонул
В беспредельной нежности к маме!

В медленном вальсе кружится Земля,
Снежной вуалью лицо прикрывая.
Нам расставаться сегодня нельзя:
Нам не простится зима вековая.