Мария Степанова: Священная зима 20/21

А зима такая стоит по дворам:
Как дуб
Как сруб
Как храм

Летучие фракции снежного праха
Пикируют кавалеристами
На повинную голову
На самую ее маковку

Пора в зимнюю спячку:
Как труп разъятый в пустыне лежатый

Как остановите-вагоновожатый
Как положено
Лежать, где уложено

Жил был заяц со своей лисицей
У самого синего моря
Они жили в ветхой землянке
Потом построили дóмы:

У лисы стала избушка ледяная,
У зайца, говорят, слюдяная,
Из чистых заячьих слезок,
Из грустной слюны капустной

Жили-жили, никого не ели,
На праздники пускали фейерверки.

Тут-то и все уснуло:
И ветер в трубе, и огонь в очаге,
И боль в голове, и в кране вода.

Тут-то и все застыло:
И парикмахерша в халате после смены,
Вытянув ноги, глаза полузакрыв.
И бездомный в остановившемся трамвае,
И светофор, едва зажегший желтый свет,

И в зимнем воздухе дубинки полицейских,
И небо желтое, подпертое столбами пара,
И люди в шубах шапках автозаках,
И люди, находящиеся по месту жительства
С полупрозрачными домашними растениями,
C неговорящими домашними животными,
С вещами теплыми, с напитками холодными
Мы, переложенные снегом для сохранности,
Как папиросною бумагою картинки,
Вдруг стали стоп.

Как вспомню, как собирался на пожизненное —
Тогда первый раз во мне закоченела душа,
Словно знала, чему ей теперь пора учиться, —
И жена плачет, и друзей двое, кто посмелее,
А дочка в отъезде, вернется, а меня нет,
И уже светает, а я полночи жег документы и рукописи,
Ни одежды не взял, ни рабов не выбрал в дорогу.
Как вспомню – и сразу уже на корабле,
Море вокруг, и на палубе тоже море,
Кормчий молится, рев вод, мат матросов,
Хлещет в ноздри волна, а я знай пишу,
Поглядим, кто раньше устанет, буря ли, жалоба.

Как мы оказались в этом шкафу?
(Как я оказалась в этом гробу?)

Кажется, мы не одни в этом шкафу:
Косматые допотопные шкуры,
Смерзшееся, в льдинках, руно,
Шубы с глубокими темными берегами,
Блуждаешь в них (блуждаем в них) как в лесу,
Запах грозный, морозный, дело к закату,
Оспинами на снегу следы.

В стороне чужой и дальней
Гроб качается хрустальный,
Снег валит, горит звезда,
Ходит гроб туда-сюда
Над землей пустого места,
Спит во льду твоя невеста.

Снится Мари Штальбаум,
Что она в глубоком колодце —
В рукаве папашиной шубы:
Тесно, темно, пахнет нафталином,
Шуршит шелковая подкладка,
По стенкам банки и банки
С летним малиновым вареньем,
Белый-белый свет в конце туннеля,
Лесенка круче и круче,
Ступеньки реже и реже.

…Снится Лариной Татьяне,
Что она выбегает навстречу,
А земля давно уже остыла:
По колена в снегу колонны
Барского дедовского дома,

Ни тропинки, замело дорогу,
Замело по крест колокольню.
На кладбище не видать надгробий.
За сугробом, розовым от солнца,
Как ряднина, разбегается равнина.

Не сядем в санки, не поедем
В лес еловый ужинать с медведем.

Снятся Овидию в Томах
Римские белые гуси.

Снится тете Томе Кузнецовой
Наступленье жизни образцовой.

Если у вас в мегаполисе еще помнят обо мне,
ссыльном,
Знай, кто спросит: я умер, едва приговор огласили.
Мертвый живу, хожу, тело донашиваю,
Оно послушное – ссыхается на костях.
Я здесь чужак, варвар, языка не носитель,
Неба коптитель, волосы стали белые,
Мертвыми губами учу гетскую грамоту,
Мертвыми ногами топчу твердую воду.
Что тебе рассказать, чтоб не скучала? Скачут
Кони по гладкой реке, и стрелы летают,
Рыбы торчат изо льда с открытыми ртами,
Некому их вынимать. Некому меня понимать.