Валерий Костиков - Античная Луна

Для полетов драконов и птиц.

«Возлюби!» – вот дорога к спасенью,

А Закон лишь граница границ.

Парижский Экстаз

part 1

1

Показалось,

Что химеры

В моей душе

Разом ожили и завыли

Оказалось,

Её галеры

Пошли в туше

И я был ранен навылет

2

Все тела остались расплавлены,

Все молитвы капелью стекли…

Это счастье быть обезглавленным

За щепотку нетленной земли,

Это счастье быть обескровленным,

Если крыша горит по краям…

Просыпаясь живым и несломленным

И хмельным, как Омар Хайям,

Но несчастье быть обезличенным

Пред мохнатой пастью святош,

Пропадая без Вести в обличии

Активиста мещанских лож

И несчастье быть обесславленным

Посреди суетной пыли…

Все молитвы остались расплавлены,

Все тела капелью стекли

part 2

1

Все молитвы сплетались в сплавы,

Все тела метелью неслись,

Я купался в фонтанах лавы,

Кувыркаясь то вверх, то вниз

Я парил в морях альбатросом,

Рассекал голубой простор,

Собирая кораллов россыпь,

В облаках цветущий узор

Я срывал в небесах незабудки,

Говорил о небе волнам,

Оставлял на древе зарубки,

Мировом, что лишь снится нам,

Проходил сквозь тёмные ходы

Подземелий древней земли,

Утопая в священных водах

Как источнике всех молитв

И тела отливались в птицу,

А затем возвращались в явь,

Может быть, это только снится,

Но весь мир этим сном объят

2

Но весь мир этим сном объят,

Словно ткацким кружась колесом.

Словно семь золотых ягнят

Нити жизни плетут в унисон,

Словно семь золотых ветвей

Открывают дорогу вдаль:

Шелестит шоколадом борей,

С глаз зефир срывает вуаль.

Словно семь золотых рогов

Напрягают тугую нить,

Где последний из ста шагов

Должен землю воспламенить,

Должен всё заключить в кольцо,

Выпуская на волю нас:

Я смотрю на её лицо,

И меня накрывает экстаз.

Нимфетка во ржи

Пестра, как маковое поле,

Зубаста, словно горностай,

Коль выпустишь тебя на волю,

Услышишь ропот птичьих стай

И рокот тайного напева,

Что дышит в кромке огневой,

Подобно музыке посева:

Гранат, каприз и волчий вой.

Коль выманишь тебя из клетки,

Запястья на передовой

И запах бархата нимфетки:

Нарцисс, абрис и сам не свой

Воинственные тамбурины

Пугают ладаном манер,

Но сердце обожжённой глины

Сильней весов и полумер.

Криталийская исповедь (Инфанта)

(послание в бутылке главной страсти моей юности)

Последний стыд и полное блаженство

Михаил Кузмин

Чёрный пепел развеет дыханье

Юрий Кузнецов

«Если что-то нельзя изменить,

Это можно хотя бы описать», –

Этому меня научила ты

Так слушай же…

Давай поговорим по-взрослому

Без наших извечных подростковых скандалов:

Ты была самым драгоценным даром моей юности,

Даром, который я так и не смог принять

В те дни у тебя была лишь одна соперница: Сицилия.

(кульминация – ты и я в апельсиновых рощах…)

Край земли, где мне хотелось остаться навсегда,

Ты словно вышла из пены у её берегов,

Из морей, что прославили её своими пиратами

Я долго не мог поверить в саму реальность твоего существования:

богемное воплощение моих снов в человеческой коже

Инфанта с глазами, похожие на хищные цветы, и виноградинам в животе

Хтоническая ласточка

Амфора красной ртути

Магма обетованной земли

Тайное имя всего легиона моих демонов

Но сейчас я хочу тебя отпустить…

На месте отсутствия тебя чистый ужас,

Но в котле ужаса варятся подростки,

Поедая самих себя на ужин,

Ужас виден в подзорную трубу юнги,

Я же, обрубая последние потайные канаты,

Отчаливаю к иным берегам

Ты была главным вулканом моей юности

Но наш Третий Рим – пустота, а Четвертый – Помпеи…

Где была наша дорога в Вечный Город?

Ты говорила, что «в провинции у моря»,

Я – что на пупе земли..

Мы шлялись из края в конец, меняя вино на ром и

первородство на первобытность

Ты сходила с ума

И бредила кораблями-фантомами,

Где матросы идут на абордаж со смычками в руках

Я же прятал свой компас за пазухой,

чтобы ты не сбивала с курса

И всё же ты была самой прекрасной жемчужиной сумерек

в короне рогов морского дьявола

(суме-рек-имя-рек, есть ли имя у рек, впадающих в бездну?)

Но я до сих пор думаю, могла ли ты быть реальна?

Морские волки залпом осушали бутылку, желая на дне найти тебя,