Пантерина Трамич - Лунная микстура. Стихи

Иголкой сосновой, кусочком шпиля,
Кристаллом тумана высшего.
Подохли в июне вопросы, сгнили,
А жало всё лечит… дышит.

Планетарный мой Друскининкай,
Пеленай меня, не отпускай,
Небесами ветреными пой
Да возьми под ангельский конвой.
Фонарями, соснами плыви —
Рядом, рядом – добр и велик.
Посади на пони и кати,
Даже если холод впереди.

Выезжая в зиму из тебя,
Обомру, уздечку теребя…
Подбегут и выбьют из седла.
Пони? А его спалят дотла.
…Тем вернее вечный твой конвой
Развернёт меня к тебе же – мой
Дом родной. Выманивая муз,
За Пегасом огненным вернусь.

Уж если дышу, то чудовищно дико,
И вместо лица – потаённая книга,
А где-то в глубинах забывшихся снов
Вместо мозгов
Голубика
(Которая съела немало медведей,
Умнее её не бывает). В карете
К ней едет куриная ножка опасно
И в сумерках светится красным.

Когда в реальность входит сон,
Я понимаю – это старость,
И всё, что раньше не срасталось, —
Слилось в сплошное колесо.

Глядит в глаза из-за кулис,
Мечты мои по кругу водит…
И можно вверх подняться, вроде,
Но я ползу куда-то вниз.

Я отсижусь на самом дне,
Дождусь ошибочной нирваны —
Когда желаний караваны
Опять зашествуют во мне.

Когда реальность – наяву,
А сон во сне (спокойной ночи),
Когда глубины напророчат
Всё то, что Богом назову —

Вливающим удары в дар,
Живущим в Лете бесконечной…
От вещих сказок – что не лечат —
Меня ведёт её вода.

Ароматом вечернего мая
Оживает печальное сердце,
Восхищённым поёт иноземцем,
Засыпающей Праге внимая.

Обнимает усталую душу
Улиц нега, доступная взору,
И собор с утончённым узором
Призывает гармонию слушать.

Вот и мост в обрамлении башен,
Над рекою – звучание скрипки…
Даже ночью подобный открытке,
Старый город огнями раскрашен.

И прекрасен. Слились воедино
Ароматы, напевы, фасады,
Площадь вечная, грация сада
С лабиринтом и спящим павлином.

Возникла ночь в распахнутом окне
И постепенно сделалась спокойной.
Смолкает жизнь у космоса на дне,
Ползёт луна по чьей-то произвольной.

И алгоритмы ветреной весны
Совсем просты, но я сижу над ними,
Лоскутный мир не ведает цены,
А всякий морок обнулился ныне.

И вот, когда улягусь, наконец,
И сосчитаю всех овец на свете —
Качнётся в небе солнечный венец,
И бесконечность выпадет в ответе.

И ходила она всё в одном и том же,
Триста лет ходила как бомж.
Но была красива и белокожа,
И сильна, как столовый нож.
Говорила в спину: «Я б вас – лечила.
Только я превратилась в мужчину».
«Сила!» —
Хохотала спина
И к чертям катилась,
Не мигнув ни лицом, ни рылом.

Себе на судьбу
Гадальным азартом
Не ставлю пятно —
В ночное окно
Я выброшу карты.

В сырой тишине
Они разлетятся,
И всякая масть
Должна будет пасть
И в луже валяться.

По дороге между окнами – вовнутрь и друг к другу
Повернувшимися, ласково мигающими звонко,
Согревающими кактусы у стёкол, всходы руккол,
На дорогу не глядящими, дорога – как мошонка,
Да, как будто неприличное какое-то, проказа,
Нет, дорога эта чести недостойна, кто-то ходит —
Тот, кто ходит по дороге кособокой, в четверть глаза
Замечает не окошко, а юродивого, вроде…
И юродивый кому-то
Сообщает: «Фу-ты ну-ты,
Здесь надрывное веселье
Листья красные поселит,
Листья жёлтые рассыплет,
Прокричит убитой выпью,
Пустоту собой разрежет.
Проходи тут непореже».
…кто-то внял и вбок пошёл.
Прячьтесь, окна, в тыщу щёл.

Как странно быть не тем, кто ты на самом деле,
Как странно жить не так, как вечности обязан,
Душа воспалена, и мысли на пределе,
Ты ими засорён, ты ими прочно связан.

И ты бежишь вовне, к чужим картонным людям,
Но вязнешь в грязевых бессмысленных потоках,
В самом себе и всём, что точно – не разбудит,
А люди далеко, а им не одиноко —