Алексей Черных - Избранные вещи

Не будем алой парусиной

Ассолей местных завлекать.

Любви утехи, став рутиной,

Не могут вечно нас прельщать.

Damnatio memoriae (проклятие памяти)

Можем мы смотреть зачарованно

На чужие мероприятия,

Ведь подвергнуться форме «проклятия»,

Нашей «памяти» не уготовано.

Никакой Герострат не позарится

На кристаллик культурной наледи,

Что по нашей смерти останется

В пустоте человеческой памяти.

Мы такие себе – безликие,

И своими талантами – скромные.

Геростратов влекут великие

Артемидовы храмы огромные.

NB. Damnatio memoriae (с лат. – «проклятие памяти») – особая форма посмертного наказания, применявшаяся в Древнем Риме к государственным преступникам… Любые материальные свидетельства о существовании преступника – статуи, настенные и надгробные надписи, упоминания в законах и летописях – подлежали уничтожению, чтобы стереть память об умершем.

* * *

Не знаю, прав или не прав ты,

Не буду я судить о том.

У нас есть много версий правды –

У всех своя. На том живём.

Очередной заезжий рыцарь

Возьмётся мельницы крушить

И будет биться, биться, биться,

Чтоб правду нам свою всучить.

А вот нужны ли нам старанья

И убеждения его,

Его сопливые стенанья,

Его слепое естество,

Его не нужные нам правды,

Его ненужная борьба?

Не знаю, прав или не прав ты,

И прав ли я? Права ль толпа?

* * *

Иногда нам небесные тактики

Позволяют прочувствовать даль:

Вот сейчас вижу – яркой галактики

Разворачивается спираль:

За окном, на полнеба, огромная,

Ослепляющей красоты,

Многоцветная, бесподобная,

Вся как есть, до последней звезды.

Млечный путь – вроде тоже галактика,

Только видимая с торца.

Он в сравнение с этой, на практике –

Словно мутно-седая пыльца.

Часто нам – с городскою засветкою –

И его в небесах не видать,

Но сейчас есть возможность редкая –

Полноценную наблюдать.

Пусть почаще стратеги и тактики,

Возглавляющие небеса,

Кроме этой чудесной галактики

Мне даруют ещё чудеса.

Например, вид на дыры чёрные,

Столкновенья нейтронных звёзд,

На комет красоту проворную,

Утекающую в хвост.

Так понятна в мирах обесцвеченных

Наша тяга к прекрасному, чтоб

Мы имели возможность вечером

Нахаляву смотреть научпоп.

* * *

Куда деваются ночные мотыльки,

Когда внезапно по какой-либо причине

Свет исчезает, улиц закутки

Во мрака погружаются пучину?

Вот только что под негой фонаря

Танцовщицы ночные веселились

В воздушных па, сияя и искря…

Но свет пропал, и вмиг плясуньи скрылись.

Исчезли разом в сумрачном нигде,

В чужой реальности утративших крылатость.

Но только не исчезла в темноте

Навеянная мотыльками радость.

* * *

Всё не так, как прозвучало в стихах

Впопыхах –

Оказалось, ты не любишь тлен,

Гуинплен;

Говорили, ты улыбчив всегда.

Таки да:

Рот рассечен твой почти до ушей,

Хоть зашей.

Кем бы стал ты, если был бы пригож?

Подытожь.

Вряд ли стал бы тем, кто есть.

Вот где жесть.

* * *

Есть обратная сущность луны,

Где попрятались наши бесы,

Что приходят сквозь нервные сны

В мозг поэтам и поэтессам.

Бесов тех не узришь по ночам,

Если бодрствуешь и томишься

Стихотворчеством, и лучам

Полнолицей луны дивишься.

Но лишь стоит глаза закрыть,

В зарифмованном подсознанье

Прорезается бесова прыть

Бесполезного самотерзанья.

Зуд желания совершенств

Заставляет стремиться вечно

К усилению ритмоволшебств,

К редактуре стиха бесконечной.

Душит глупый перфекционизм,

Неуверенность и сомненья…

И подзуживает модернизм

Спостмодерничать в стихотворенье.

Идеала в поэзии нет,

Даже Пушкин (и прочие Блоки),

Как простой затрапезный поэт,

Сочинял проходные строки.

Так чего уж тебе? Рифмуй

И любовь и морковку с кровью.

Не колеблясь, на бесов плюй,

Музу чти, ей желая здоровья.

Восхищайся яркой луной,

Наслаждаясь теми стихами,

Что она в симбиозе с тобой

Породила твоими руками.

На обратной её стороне,

Стороне нам, похоже, не дружной,

Бесы прячутся, чтоб во сне

Нас тревожить сомненьем натужным.

* * *

Небесный купол сизо-блёклый

Прозрачно намекал на то, что

К нам вскоре дождь, июльский, тёплый,

Придёт ребёнком суматошным.

Как Фантомас в известном фильме

Являлся после объявленья,

Что он со всею камарильей