Людмила Сидорова - Пушкин – Тайная любовь

По фамилиям из этой мемории хорошо видно, во-первых, как далеко от дома Карамзиных расплескались слухи об этой, казалось бы, малозначительной истории. Не иначе как ее специально расплескивали, и даже само якобы адресованное Екатерине Андреевне пушкинское письмо с этой же целью широко пускали по рукам. И многие даже из близких знакомых участников этого инцидента нарочито громко распространяемую Карамзиными его версию не подвергали сомнению. Тот же лицейский товарищ поэта Иван Малиновский вспоминает: «Пушкин влюбился в жену Карамзина так, что написал ей письмо прозой о том. – Отец его был с детства знаком с моим дядей П.Ф. Малиновским, прислал это письмо, переданное от Карамзина, моему дяде с тем, чтобы ему дать. – Я помню это перед выпуском этот день» [71]. Выпуск приходился, кстати, на 9 июня 1817 – во всяком случае, именно эта дата стоит в пушкинском свидетельстве об окончании Лицея.

Рассказ Е.А. Протасовой нереален еще и потому, что Пушкин «узнал Карамзиных», полюбил их и сблизился с ними уже давно – по крайней мере, не менее чем за год до истории с этой запиской. Стоило также задуматься над мотивом пушкинского «преступления». Зачем ему было письменно назначать свидание Екатерине Андреевне, которую он видит практически каждый день и с которой имеет возможность откровенно говорить почти в любой удобный для него момент? Иное дело – Екатерина Бакунина, на днях в гневных слезах изгнавшая его из своего дома: «достать» ее теперь можно разве что нарочным или почтой.

Фрагмент ПД 829, л. 47

Но как быть, спросите вы, с вышеприведенным рисунком? По нему ведь очень даже похоже, что юноша Пушкин стремился-таки не только в материнское сердце, но и в спальню Екатерины Андреевны. В подробностях выписанный им отягощенный «гирькой» в форме пухлой буквы « И», символизирующей многотомную карамзинскую « Историю Государства Российского», половой орган пастуха – в полной непригодности для исполнения супружеских обязанностей. Мол, должен же кто-то заменить в постели заработавшегося за письменным столом мужа красавицы, пожилого историографа Николая Михайловича!

Близкий Карамзину человек, арзамасец граф Дмитрий Николаевич Блудов знает историю с пресловутой пушкинской любовной запиской с иной стороны. И, в свою очередь, рассказывает все тому же П.И. Бартеневу: «…Предание уверяет, что, по ошибке разносчика, любовная записка Пушкина к одной дамес назначением свидания попала к Е.А. Карамзиной (тогда еще красавице)» [72]. Разве этот отголосок майской царскосельской пушкинской истории – не повод догадаться, что и «одной дамой», и «разносчиком» была сама получившая это послание молодая соседка Карамзиных Екатерина Бакунина?

Пушкинское ироническое «human» «в ужасе» отскакивает в сторону от левого – неправого! – виска взявшего в свои руки кнут на словах только, выходит, гуманиста-Карамзина. Многое, впрочем, объясняет внушительных размеров палец, изображенный поэтом за спиной его шефа:

Фрагмент ПД 829, л. 47

Подписан этот указующий перст, естественно, именем царя Александра I, при дворе которого Николай Михайлович и служит историографом. Карамзинский двойник-пастушок своей правой рукой демонстративно дублирует жест царского перста. От рукоятки до кончика кнутовища бегут буквы имени-фамилии той, из-за кого Карамзину приходится подчиняться диктату придворной морали – то есть нарушать собственные либеральные принципы. Николай Михайлович намеревается выпороть проказника-Пушкина, как записано в, по крайней мере, линиях его кнута и рукава его блузы, «За Екатерину Бакунину».

Когда Александр Пушкин отправил Бакуниной свою записку? Скорее всего, 7 июня – сразу после того, как по Лицею было объявлено, что еще до открытия служебных вакансий выпускникам назначается жалованье. Пушкин проходил по десятому классу гражданской службы – коллежским секретарем коллегии иностранных дел – и мог рассчитывать на 700 рублей жалованья в год [73]. Видимо, никогда не имевший личных денег юноша решил, что на эти огромные по его тогдашним представлениям средства сможет прожить даже не один, а и вместе с любимой супругой. И решил об этом серьезно поговорить с уверенной в его неспособности содержать семью Екатериной. Для чего и попытался добиться с нею свидания посредством письма, предварительно вздохнув над ним поэтически: