Александр Левинтов - 6 | Поэтический дневник

я сказал себе: «поговорим,
мы давно с другими лишь болтали,
до последней рюмки, до зари,
до того, как просветлеют дали…
что-то ты, мой друг, опять грустишь
и себя потёмками теряешь,
между нами – пустота и тишь,
словно мы теперь чужие. Знаешь,
я тебя давно не различаю
среди прочих, мрачных и усталых,
приглашаю – к водке или к чаю
что нам надо? – самую, ведь, малость…
мы с тобой, дружище, постарели,
нелюдимы, нелюбимы, стёрлись,
позабыты синие апрели,
полиняли страсти, перемёрли…
скоро нам, точнее, мне, конечно,
помогать тому, кто остаётся,
улетать куда-нибудь за Млечный:
жизнь прошла – и больше не вернётся

я ещё не устал, не устал —
веселиться, болеть и любить;
чем ваять под себя пьедестал,
лучше вить жизни тонкую нить

я ещё докричу пару строк,
допоюсь и допьюсь до пьяна,
пусть проходит, кончается срок —
не бывает бокал без вина

и туманы ещё упадут,
и алмазные росы – в рассвет,
я с собою и с миром в ладу
столько песен, рассказов и лет

и звезда загорится во мгле,
посылая счастливую мысль,
ухожу, как пришёл, – налегке,
под осенний задумчивый дрызл

жёстко, навзрыд, негодуя и плача,
рифмы беря от тоски и отчаянья,
ты, водовозная старая кляча,
лава вулканная, искра и пламя

женский поэт – это море страданий,
непозабытого и непрощённого,
пепел горячий и остовы зданий,
женский поэт – по природе нечётный

в сердце стучится строка пулевая,
стыдно до боли от собственной грязи,
мы эту бабу, скорее, не знаем,
как она чувства сплетает из вязи?

ожесточённый, взыскующий стих,
душу зачем-то шальным теребя,
вот он взорвался и тут же затих —
не о себе, но всё из себя

однажды девица спросила его:
«я что-то с тобой не общалась давно»,
ответил: «в 16,
в 17:15,
и точно, что буду к тебе до восьми,
и, если так надо, то лягу костьми»…
не лёг и не был,
потому что в пивной
с друзьями общался, до пьяну хмельной
и девушку ту откровенно забыл
в весельи угарном
как тать контрабандный…
ах, милые дамы, придите в покой,
к вам рваться и биться, скажите, на кой?
часы убивать ради горстки минут,
то «да», то ли «нет», то пряник, то кнут
и всё ненароком,
то по лбу, то боком,
куда как приятней
идти нисходящей
и сквозь ненавязчивый, шёпотный дрызгл
искать в опьяненьи и радость, и смысл

неистовый свист соловьёв,
сирени настой до утра,
восторги бессонниц и снов,
влюблённого сердца игра

пронзительна юность моя,
она и сладка, и горчит,
в ушедшие вёсны маня,
напрасно стихами бурлит,

я плачу… уже никогда
в росу не упасть нагишом,
и в небе прощальном звезда
мне светит за тёмным окном

а может, вернусь? – и опять
вернётся восторг тот ночной,
мы будем с тобою лежать
и песни шептать под луной

двадцать три часа пятьдесят минут,
кажется, я скоро закончу путь
и уже не сломать, не разогнуть
жизнью намотанных пут

двадцать три пятьдесят пять,
то ли темнеет, то ли белеет
контур ближайших свершений и лет,
как бы хотелось двинуться вспять

двадцать три пятьдесят девять
пора собираться, раздать долги,
пора затеряться в урманах тайги
и ничего, наконец-то, не делать

двадцать три пятьдесят девять
и сколько-то там секунд
за мной уже послан по следу Greyhound,
и влажно прощается Дева
– — – — – — —
тихо ходят манекены
сквозь начищенные стены,
два гвоздя здоровых, чтоб
не распахивался гроб

Они и мы! Они! – и мы…
один Их город – больше Иудеи,
Они – от Англии до Карфагена,
и от Столпов до Понта, персов, гуннов
Они хотят полмира под собой,
а мы, гонимые, остаться только горсткой
на горсточке земли Обетованной…
Их – миллиарды, нас – совсем немного,
но имя каждого второго в этом мире
взято из наших моисеевых колен
мы – не восток, не запад, просто – центр,
от нас идёт отсчёт векам и километрам,
Они – всего лишь пыль за нашим возом
и тень от нашей миговечной веры,
Их Магометы и Иисусы – наши дети,
и наши праотцы, как и для нас, священны
могилы общие для всех для Них – у нас…
Они победами увенчаны, увиты,
мы у Стены молитвой, плачем просим
восстановить наш Храм, один на белом свете,
один – он первый, он же – и последний,
чтобы на Суд явиться, помолившись