Белла Фишелева - Зов памяти

В осеннем небе – синий блеск луны и холод,
Но вспоминал старик весну – тогда был молод,
Слетались беззаботно радужные сны,

Да снежной пеленой они занесены.
Сомнений он не знал, родных любил, друзей.
Теперь он слаб, пронзает холод… От людей?

Он золотисто – солнечный и вечный,
Хранит земли и аромат, и сок,
В борьбе с людским он веком скоротечным
И тает в нас, продлив наш краткий срок.

Благоухает веществом чудесным,
Богаты им деревья иль кусты
В цветах! Лишь пчёлам тайна их известна:
Летят, иной не зная маяты.

Он кажется и праздничным, и вечным,
Спасительным и радостным, как жизнь,
Загадочным, не только вкусным – вещим,
Лишь ты во власти мёда окажись!

И люди мёд, как дар, обожествили,
Найдя в нём и мистическую суть,
И силой врачеванья наградили!
О вера в исцеленье, вечной будь!

Нас вновь и вновь врачует песнопеньем – Моцарт,
Что Данте, реквием создал он как поэт
Трагедии людской. И музыка нас может
Заставить по – иному видеть Божий свет —

В гармонии с собой иль в безысходной драме.
И в реквиеме Dies irae – кара, гнев,
А в Слёзной (Dies illa) уж не ада пламя,
А нежность скорби. И плывёт соборный неф

На волнах плача – страстной песне состраданья.
В глаза друг другу – свет и тьма как Жизнь и Смерть,
Но память близких душ вливалась в хор прощанья,
Жить памяти! А вслед ушедшим не лететь…

Многоголосий сила! Гендель, Бах и Моцарт!
Царит в их песнопениях могучий дух:
Восславили людей судьбу в звучаньях мощных,
И радостно их музыку наш принял слух…

Суд Божий в Музыке? И гром, и содроганье
Небес, и слышим ужас, боль, и скорбь, и страх:
То души мечутся, безумны их стенанья,
Но стоны в миг прозренья стынут на устах.

Мне странно: я негодованье в воплях слышу,
Всё к Богу просьбы душ. Во взмоленных руках!
Исход свой смертный знаем мы. И дан он СВЫШЕ!
Но мольбы постоянны в страстных голосах…

Благословляет Бог, и Моцарт – в озаренье:
Оставил как завет божественный хорал —
В заупокойной мессе всё – любви свеченье.
То во Вселенной голос Скорби прозвучал.

С любовью не шутят, в неё не играют:
Исчезнет, коль с ложью приходится жить,
Бессмертной тогда лишь её называют,
Коль в жизни дано ей единственной быть.

Погибнет любовь и в смертельном томленье
Прошепчет, слабея, о чуде любить,
И память живая не даст отрешенью
К душе приближаться и счастье забыть.

Крылами небесной любви осеняя
Всех любящих, верных и смелых, – в веках,
Поэмой любовь становилась земная —
И нежность, и скорбь бесконечны в сердцах.

Голос скрипки – волна за волною те звуки,
И предельно – высокими кажутся мне,
Но не скрипка печалилась – плакали руки…
Слышу отзвуки горя в души глубине.

Руки звали, молили скорбеть вместе с ними —
Опускалась великая скорбь до земли,
Но глаза оставались тоскливо – сухими,
Слёзной мукой ответить на скорбь не могли.

А откуда вся мощь и звучанья, и боли?
Автор музыки с Богом творил за одно?
Гениальной своей не минует он доли,
И страданье – судьба, как творцов до него?

Всё могущество музыки, скрипки летящей —
В не умолкшей, навеки великой Любви:
У креста Богородица… Вижу стоящей,
Опустив вечно скорбные руки свои…

Шла к финалу нежнейшей печали соната.
Ритмы Памяти снова владели душой,
Но в отчаянье, в бездну не ввергла утрата:
Голос скрипки весь мир заполнял красотой.

Пространство безбрежное,
Воздух морской!
Но откуда?
Да с гор и лугов!
Предо мною картина,
Это танец кудрявых берёз…
Воздух их ветви разносит.
Причуда ума
Иль виденье,
Что ветер нежданно принёс?
Но шквал! Смерч!
Картина?
Вернётся ль простор луговой?
И горы опять поведут за собой?
Всё смолкло…
В глазах поволока…
Стою недвижим и безволен…
Но где красота? Погибает?
А воля моя? Может, близко витает?
И что же? Поко́рен?
Я в горе…
Виновен?