Григорий на всякий случай запер дверь на крючок, еще пришвартовал к ручке швабру веревкой. Лег на кровать. Поняв, что Стас действительно спит, уснул. Проснулся от внезапного лая пса, который скребся в дверь, и увидел перед собой дуло ружья, направленное на него. Он быстро двинул ногами в грудь Стаса. Тот грохнулся вместе с выстрелом. Григорий проворно отобрал ружье у старика. В это время Бадай громко залаял и зарычал, отбегая от дома в сторону дороги. Григорий услышал близкий шум машины. Он зажег фонарь, посмотрел на лежащего на полу и охающего от боли Стаса, взял и свое ружье, отворил дверь и вышел во двор. Бадай с радостным визгом ринулся к нему. Сквозь лес стали видны фары машины.
Приехали Николай с сыном, полицейские, глава наслега Радий Петрович Соломонов, человек с большим пузом, мохнатыми бровями и черными раскосыми глазами.
– Кто стрелял? – грозно выкрикнул знакомый полицейский с большим родимым пятном около бровей.
За это знаменитое пятно его прозвали Барбосом, исходя из общего народного названия полицейских на якутском охотничьем языке: «бех» – «собака».
– Старик Стас. – Григорий кивнул в сторону избушки и подал ружье Стаса.
Там еще слышались стоны и неясное чертыхание. Полицейские понюхали оба ружья.
– Осторожно! У меня заряжено.
– Почему у тебя заряжено?
– Да вот не успел разрядить после их предупреждения.
– Мы написали ему, что возле горы медведь-людоед.
Радий Петрович прыснул в кулак, он знал прозвище Григория – Медведь. Полицейские переглянулись. Молодой худощавый полицейский вытащил из избушки старика:
– Это ты стрелял?
– Да.
– Почему?
– Я… Он убил моего единственного внука… Я решил отомстить…
– Какого внука?
– Витьку… Он приехал в гости и пропал вместе с другом.
– Да они-то приезжали где-то месяц назад, – сказал Радий Петрович.
– Да… Его сапоги там, в подполье… Вот Медведь его… и убил. Сапоги туда положил.
– Это мы там положили, – сказал, закашлявшись, Николай.
Второй полицейский полез обратно в дом с фонариком. Вынес сапоги. Новенькие, зелененькие.
– Эти?
– Да. Эти сапоги носил мой внук Витька.
– Да, вроде они в таких сапогах были, – подтвердил глава, ему понравились тогда эти литые сапоги с внутренними теплыми обшивками.
– Где вы их нашли?
– Возле речки Багда, там, где только что останавливались.
– А остальное?
– Там же.
Полицейские переглянулись. Было еще темно.
– Ладно, здесь все переночуем. А утром обратно поедем.
– У старика ушиб головы и руки.
– Это я его пнул, когда он стоял с ружьем и прицеливался, – пробормотал Григорий.
– Хорошо, что не убил тебя, Киргеляй, – сказал сын Николая.
– Ну ладно, пойдем посмотрим, – покосился первый полицейский. – Всем оставаться на своих местах.
Барбос вошел в домик, посветил там и сям фонариком, что-то долго записывал – полчаса. Затем все вошли в дом, продрогшие от осенней холодной ночи. Сын Николая быстро затопил печку. Полицейские начали черпать кружками из ведра и пить чай. Видимо, торопились, не успели выпить чаю. Затем все уселись за стол. Зажгли свечу. Появились консервы, хлеб, масло. Только Стас сидел в углу и плакал, никто не обращал на него внимания. Когда покушали, Николай с сыном и молодым полицейским убрали со стола. Молодой полицейский вышел во двор и принес из машины одеяла:
– Буду спать здесь.
– Ладно, Петров, – согласился старший по чину. – Занеси ружья.
– На, Стас, выпей чай. – Григорий похлопал старика по плечу. – Не обижайся.
Стас выпил чай, потом как-то притих. Григорий уложил его, прикрыл одеялом. По щекам старика текли слезы. Все легли. Свеча осталась гореть на столе.
Хозяин не мог уснуть. Достал с полки одну из старых тетрадок, полистал. Он не всегда был таким угрюмым… Немногие помнили его жизнерадостным, словоохотливым парнем, балагуром. Григорий – тогда все звали его Гришкой, Кириском – был хорошим волейболистом, как вся сельская молодежь, которая коротала белые северные ночи за игрой на волейбольных площадках. Вился дымокур возле улиц. Воздух пах дымом и нежным запахом хвои и трав. По реке плыли пароходы. Горели костры рыбаков. Каждый вечер с площадки вместе с хлопками по мячу доносились крики «Аут!», «Мимо!», «Очко!», «Ура!», призывая молодежь, даже стариков и старух, которые сидели и курили на скамейках, смотря и болея за свою команду. Потом они с оравой малых детишек шли домой. После тяжелой работы на сенокосе молодежь села купалась в реке, затем гурьбой, даже забыв про еду, шла на площадку. Там и встречались робкие взгляды, шли на первые свидания. Еще бегали смотреть индийское кино поздним вечером. Были живы мать и отец, росли братья и сестры.
Читать дальше