Array Сборник - Самому себе не лгите. Том 4

Отогрейте, но не лейте
яд в сердечко вы мое,
только лишь прошу: успейте,
пока бьется все ж оно,
пока бьется и колотит,
как безумное стучит,
верит людям, верит чувствам,
но истошно уж кричит.

Чтобы чинно, благородно,
чтоб хотелось и моглось,
чтоб с уверенностью ясной,
а не только на авось,
чтоб со знанием, уменьем,
а не вкривь, да и не вкось,
чтоб сердечко бойко билось,
не селилась в нем бы злость.

Отбелите, не черните
думы грешные мои,
веру в Господа верните
и простите все грехи,
коли словом или делом
я кого-то попрекнул,
коли в шаге твердом, смелом
чрез кого-то я шагнул.

Чтобы чинно, благородно,
чтоб хотелось и моглось,
чтоб с уверенностью ясной,
а не только на авось,
чтоб со знанием, уменьем,
а не вкривь, да и не вкось,
чтоб жилось миролюбиво,
места бедам не нашлось.

Своя рубаха ближе к телу,
своя, своя, своя, своя,
но забывать о личной шкуре
порою нужно иногда!

Порою нужно встать на горло,
на цепь все ж эго посадить,
не сдуру, а всецело, полно
родное «я» на «мы» сменить.

Сменить не словом, сменить делом
и не остаться в стороне,
лицом вперед лишь в шаге смелом,
плечом к плечу, рука к руке!

Что, невдомек, о чем читаешь?
Иль захлебнулся смехом ты?
Жаль, в эгоизме утопаешь
и духа Братства нет в крови!

Своя рубаха ближе к телу,
своя, своя, своя, своя,
но забывать о личной шкуре
порою нужно иногда!

Два века я не жил, но от судьбы подарок,
не знаю все ж, за что, роскошный получил:
был вхож я в оба, причем без контрамарок,
но право по счетам исправно все ж платил.

Летели годы, минуты отбивали,
двадцатый канул где-то за спиной,
а двадцать первый принял эстафету,
вперед рванул, как быстрый метеор.

С собою прихватил меня попутно,
за руки, ноги в гущу уволок,
ту гущу, что зовут водоворотом
земных страстей, волнений и тревог.

Но я доволен и безмерно счастлив,
что довелось промчаться все же мне
одною жизнью, живой и настоящей,
по двум векам благодаря судьбе.

Два века я не жил, но от судьбы подарок,
не знаю все ж, за что, роскошный получил:
был вхож я в оба, причем без контрамарок,
но право по счетам исправно все ж платил.

Ты лети-лети, перо,
по бумаге далеко
и, скользя легко-легко,
ты пиши домой письмо.

Ты пиши моей любимой,
маменьке моей родимой,
другу детства и сестре,
брату, детям о судьбе.

Ты пиши, что все в порядке,
дни чудесны, ночи сладки,
беды где-то в стороне,
жив, здоров и на коне.

Ты пиши, что нет печали,
чтоб они спокойно спали
да меня не забывали
и с любовью дома ждали.

Ты пиши, что я скучаю,
часто их всех вспоминаю,
что они всегда при мне,
в моем сердце и душе.

Ты лети-лети, перо,
по бумаге далеко
и, скользя легко-легко,
ты пиши домой письмо.

О черт, ей-богу, мне бы знать,
что предстоит еще отведать,
успею стих ли дописать,
с прекрасной дамой отобедать.

Успею ли детей поднять,
увидеть внуков становленье,
и хватит сил ли устоять,
когда явится провиденье.

О черт, ей-богу, что молчать,
будь добр тихо мне поведать,
когда с тобою встречи ждать,
как долго по земле мне бегать.

Когда решишь меня прибрать,
ты не тяни, бери мгновенно,
не страшно мне ведь умирать,
привык я уходить почтенно.

О черт, ей-богу, что сказать,
чтоб от души, но не злословить,
чтоб кости не перемывать,
а сердце все же успокоить?

Тому, что быть, не миновать,
не избежать нам нашей встречи,
благодарю, что дал понять,
благую силу Божьей речи.

В осеннем пламени аллеи октября,
листва горит и молча опадает,
упав на землю, меркнет не спеша,
прощается навек и догорает.

Прощается по-доброму, тепло
в своем ярчайше-огненном убранстве,
дождям, туманам и ветрам назло
играет красками отчаянно в пространстве.