Анатолий Вершинский - Разговор с Каллиопой и Клио. История в избранных стихах и сценах

Род отца избежал насилия,
а другой – не ужился с властью…
Крепко вбита наша фамилия
в грунт пути к «народному счастью».

По узенькому перешейку,
по гати из листвяжных слег
уходят, вытянувшись в змейку,
мужчины – двадцать человек.

– Живи, земля, и слёз не ведай:
недолог будет ратный труд.
Прощай, округа, жди с победой,
до скорой встречи, милый пруд!

А он, знакомый от рожденья,
неузнаваемо притих.
В воде мелькнули отраженья —
и снова рябь сокрыла их…

Вовек родимые подворья
не знали горших проводин.
Из двадцати вернулись двое.
А жив поныне лишь один.

И каждый год порой весенней
приходит он на старый пруд,
глядит – и двадцать отражений
из глубины к нему идут…

Долгая пустошь ежами уставлена.
Дол – как терновый венец на челе.
Доты и надолбы. «Линия Сталина»…
Юный Союз, на имперской земле
цепь укреплений в лихие тридцатые
вдоль усечённых границ возведя,
в тридцать девятом столбы полосатые
сдвинул на запад по воле вождя.
К новым кордонам щиты оборонные
переместить не успела страна —
в западнорусские земли исконные
лютою бестией вторглась война…

Кровля небес – ослепительно синяя.
Мир на ухоженных минских полях.
«Линия Сталина» – людная линия,
к ней не прервётся наезженный шлях.
Память не станет безжизненным остовом,
в омут не канет, не сгинет в золе…
Схожий музей обустроен под Островом,
славной твердыней на Псковской земле.
Есть и на юге подобные крепости.
Жаль, обветшал укреплённый район
западней Киева. Верхом нелепости
видится то, что не ценится он.

Видится злым извращеньем сознания
то, что насельники южной страны
в тяжком угаре крушат изваяния
общих героев победной войны.
В братских могилах, в безвестности мертвенной,
замерли тени убитых солдат.
Как за попрание памяти жертвенной
павшие – падших живых устыдят?
Пятая… сотая статуя свалена.
Варвары топчут пустой пьедестал…
Тщетны старания: линию Сталина
потом и кровью народ начертал.

Город Жуковский. То место, откуда
с аэродрома военной поры
шли бомбовозы на запад. От гуда
стёкла дрожали, как будто с горы
камни катились… Крылатое войско
с неба разило врага наповал.
Стала гвардейской на службе геройской
часть, где отец-сибиряк воевал…
Случай всегда в полушаге от чуда.
В эти края занесённый судьбой,
позже узнал от отца я: отсюда
в лётном полку он отправился в бой.

Юные нуждаются в кумирах.
С детства у читателей в чести
фэнтези, где немощных и сирых
сильные стараются спасти.

Маясь от назойливого стука
дождика ночного у крыльца,
вместо сказки лучше перечту-ка
записи покойного отца…

Скромному курсанту лётной школы,
лишь по сводкам знавшему врага,
в сорок третьем славный и тяжёлый
выпал жребий – Курская дуга.

Полк их, силу вражью перевесив,
стал подобен мстящему клинку.
Где судьбу испытывал Маресьев?
В этом истребительном полку!

Сдюжил, свыкся с болью от протезов…
Накрепко запомнил мой отец
то, как, тройку «Фокке-Вульфов» срезав,
ас пошёл снижаться наконец.

До аэродрома незадолго
кончился бензин, и верный «Ла —
пятый» на одном лишь чувстве долга
долетел! Судьба не подвела.

И качали лётчики пилота
за его отвагу и талант.
И гордился этим отчего-то
мой отец, механик-практикант…

Персонажи сказочные круты,
я за добрый вымысел – горой,
но зовёт на подвиги не дутый,
не воображаемый герой.

Помянем дедушку Петра
победною весной!
Не виноваты доктора:
война тому виной,
что канул дедушка во мрак
в числе других больных
в могиле, общей, как барак
брюшнотифозный их.

У смерти логика своя:
нагрянула война —
и значит, каждая семья
отдать ей дань должна.
На поле брани пасть могли б
отец мой и дядья.
Но дед один за всех погиб…
до фронта не дойдя.