Анатолий Вершинский - Разговор с Каллиопой и Клио. История в избранных стихах и сценах

«О людях по богатству
судить вы не должны.
Какому быть тут братству,
где люди не равны,
где знатному пороки
прощают наперёд?»

Кто пишет эти строки?
Куда посланье шлёт?

Бумага и пергамент
правдивее легенд…
Не Томас Мор – в парламент,
не Робеспьер – в Конвент,
не Пушкин – в рудоносный
острожный край Сибирь.

Иван IV Грозный —
в Кириллов монастырь.

В допетровской Руси города называли обычно по рекам,
на которых и ставили их как надёжный оплот от врагов.
Реформатор в народе не зря нечестивым прослыл человеком:
хоть шутейно, да славил чужих, греко-римских, античных, богов.

Но для стольного города Пётр покровителем выбрал святого,
в честь которого был окрещён и которого чтил он всегда.
С императора взяли пример продолжатели дела петрова —
в честь небесных патронов своих стали новые звать города.

Ну а если бы раньше на век расцвести топонимике царской —
при царе Михаиле, кого после Смуты призвали на трон,
как бы стал называться острог, что возник на земле красноярской?
Да и сам удивительный край – чьим бы именем был наречён?

До Петра и остзейской атаки
на устои соборной Руси
утвердили бояре и дьяки
всенародное право: «Проси!»

Коль придётся особенно тяжко
и невмочь помирать ни за грош,
бей челом, низкородный Ивашка,
в лучшем случае шишку набьёшь!

И досель за свою же работу,
где и рубль уподоблен грошу,
я пишу в заявленьях без счёту
заповедное слово «прошу».

И доселе казённые зданья,
чьи насельники в «слугах» у нас,
именуют свои предписанья
по-военному грозно: «Приказ».

Пострашнее стенного похабства,
что всего лишь изнанка реклам,
канцелярские формулы рабства,
с малолетства вестимые нам.

Я не знаю надёжного средства,
чтоб очистить родимый язык
от шаблонов поры военпредства,
от клише дооктябрьских владык.

Но живу я мечтой неизбывной:
всё, что вам излагаю сейчас,
не покажется блажью наивной
и заставит задуматься вас…

На площади Ватерлоо, в квартале от Пикадилли,
девчушка из Подмосковья, заядлая англоманка,
спросила себя – на русском, естественно, языке:
«Погибшие англичане – зачем они приходили
с оружием в Крым российский? Какая же лихоманка
подвигла их биться насмерть от родины вдалеке?»

А в паре кварталов к югу от статуй «героев» Крыма
(«герои» пишу в кавычках, имея на то резоны),
в Вестминстере, близ Биг-Бена, стоит монумент иной.
Там кельтская королева на бой с легионом Рима
зовёт племена британцев – не ради своей короны,
но чтобы смести пришельцев с ладоней земли родной.

Святыни свои – у разных народов, держав, конфессий;
кто их осквернит, заслужит прозвание святотатца;
кто памятники оспорит, доспорится до войны.
Но трудно понять девчушкам из русских градов и весей,
как может мирская слава с бесславием сочетаться
в пределах одной и той же довольной собой страны.

Прилегла под плитою каменной,
не закрыв калитку в оградке…
После тихой кончины маминой
что-то пишет отец в тетрадке.

Долгий век достался недёшево.
Сил хватает – на помощь птицам:
щиплет булку и сыплет крошево
голубям, воробьям, синицам.

Отлучив старика от горести
просто тем, что приехал в гости,
не хочу о былом разговор вести,
да не все в нём отпеты кости.

О душевном ли равновесии
помышлять в родословном сыске?!
– Ты подростком застал репрессии.
Это дедовы братья – в списке?

Та ж фамилия, то же отчество.
Семьянины, отцы, кормильцы…
Вытер батя столешню дочиста.
– Нет, – ответил. – Однофамильцы.

Вскоре он ушёл вслед за мамою
в край, где все калитки открыты.
Не вписавшейся в память драмою
тайна рода легла под плиты.

Лишь недавно в архиве Ачинска
я обрёл в метрических книгах
сельский мир, позабытый начисто
в тектонических наших сдвигах.

В нём венчались, крестили детушек.
Умирали – обидно рано.
В нём сходились в корнях прадедушек
два чалдонских семейных клана.