Владимир Фадеев - Этот век нам только снился. Стихи

«Мой тихий город Лыть!

Мой тихий город Лыть.

Мой тихий город Лыть…

Мой тихий город Лыть…»

Бог с тобою!..

С Богом, с Богом!..

Бог судья тебе,

Безбожнее!

Будь любою,

Будь с любовью,

Лишь не сгинь

На бездорожье.

Эта комната пуста.

Плащаницей занавеска

Закрывает горб куста

И беззубье перелеска.

Эта комната пуста.

Пять икон в кустах обоев

В крыльях свёрнутых креста.

Эта комната пуста.

Пять углов острее острых.

Лихорадочной коростой

След молитвы на устах.

Не хватило пороху,

Залежались в ворохе,

Перегнили в чёрное

На потом, потом…

А хватило б пороху –

Так сгорели б ворохом,

Улетели б по ветру

Пеплом и теплом,

И уже не выросли б

В молодо-зелёное

В зелено-упругое

С тёплым животом,

А летали б по небу,

По небу, как по миру,

И просились вырасти б

Хоть потом, потом…

Вьюга. Ночь. Почётный член союза.

Вот: как памятник – кумир и образец,

Как живой – такая всем обуза,

Пьяный и распущенный юнец!

Бросить, что ли пить? Куда? Не брошу.

Чёрный в белой стае воронья,

Я смешеньем истин огорошен,

Так не отличимым от вранья.

Вьюга гроздью яростного снега

Нас обоих бьёт в смеженье век.

Ты велик стал, бронзовый коллега,

Я останусь карликом навек.

Прав, неправ? Да ты меня не слушай!

Не вникай, пусть буду я просить.

Нынче, знаешь, бронзовые уши

Очень модно на башке носить!

Нынче, знаешь, вьюга слишком часто

Носит на Есенинский бульвар

Боль, неотличимую от счастья,

Если б не недельный перегар.

Сожаленья ждёт. Иль оправданья.

Мол, из наших. Всё поймёшь, простишь.

Только меж угрюмых долгих зданий

Кроме вьюги – благодать да тишь…

На Тверском бульваре – гроб.

Солнце. Светит, но не греет.

Пресса промолчала. Что б

Схоронили поскорее.

Спинами мощёный плац.

Шепот замерших прохожих:

«Кто? Поэт или паяц?»

«Э! В гробу – одну и то же!..»

Серебро бороды,

Изморщиненный лоб,

Всё, что прожито – дым,

Всё, что будет – озноб,

То, что будет – не я…

Белизна и покой.

Я свой посох отдал

Одряхлевшей рукой.

Караван по дворам –

Разноцветье, пой, пей!

Нелегко умирать

Под веселье людей.

Завершается круг,

Занимается норд.

Первый трепетный звук,

Но – последний аккорд.

И кукушка поёт

Мне двенадцатый раз,

Я прожил всего год,

Но я старше всех вас.

Пробежал по плечу

Холодок – так похож на беду…

Это просто свечу

Я случайно задул…

А. ГРИНУ

Когда я ехал в Зурбаган,

Тугая ночь окутала дорогу

(Хоть все твердили – день!),

Дневному богу

Мне верить было лень,

Как, впрочем, всем богам.

Когда я ехал, дальний моря шум

Одновременно чудом и проклятьем

Всё звал меня к себе.

Нас, братьев по шальной судьбе,

Чужая боль сводила наобум.

Я вспоминал о будущем:

В одном глухом квартале

Пустого города я грелся от строки,

Горевшей, как огонь.

А женщины, как голуби с руки,

Мои ладони долго целовали,

И каждую ладонь,

И каждый перст, как крест!..

Я был в смятенье, незнакомом славе.

Случайный взлёт – к падению предлог,

Стеклянный блеск – в чужой стеклу оправе…

А в городе пустом из-под фонарных ног

Замёрзший дворник что-то мёл и жёг…

Когда я ехал в Зурбаган,

Всё призрак корабля

Холмом иль деревом преследовал меня,

И филин рвал лесной туман,

Как будто непонятные команды

Выкрикивал незримый капитан.

Когда я ехал…

У попутных гроз

Исток неистовства открыть просил я,

И слово страшной глубины «Россия»

Пророк огня ночного произнёс…

А после – блеск и гром.

В кромешной круговерти

Блаженным бесам в мантиях суд е й

Напрасно я кричал: «Поверьте!»

И жалости искал в глазах людей –

Был мрачный дом

С колоннами из статуй Смерти.

Я ж всё любил, как добрый сын Земли,

Чужая боль была своей больнее –

Я заклят был не расставаться с нею

Ни средь друзей, ни от друзей вдали…

Когда я ехал в Зурбаган,

Портрет угрюмый в окоёме тёмном,

Как маятник, качался на стене,

Казалось мне –

В тревоге неуёмной

За нашу жизнь – вселенский балаган.

Когда я ехал в Зурбаган…

Во тьме любых времён,

В толпе любых народов

Запрятан голос труб

В немыслимый наряд.

На уголках знамён

Спасается свобода,