Владимир Фадеев - Этот век нам только снился. Стихи

Над строчкой писаной,

Пусть мошкой-крохою

Над почкой тисовой,

Пусть дым рассеется,

И там, за пологом,

Любым растеньицем

Поднять бы голову.

Пускай без милостей

Генеалогии,

Но только б вылезти

Из геологии!

В асфальт не стукнуться,

С огнём не встретиться,

Листком аукнуться,

Цветком ответиться,

Пыльцой развеяться

Речными поймами –

Как не надеяться,

Что будем пойманы?!

Пусть перескажется,

Пусть хоть подопытным!

Вот только б саженцем

Не быть растоптанным,

Вот только б семечком

Не быть проглоченным,

Не сунуть темечко

Косе отточенной,

Сплестись с похожими

Руками нежными –

Ночь толстокожую

Тогда прорежем мы.

Асфальт вскоробится

От наших плечиков.

Земля воротится –

Ей делать нечего…

Из книги

«Этот век нам только снился»

А на кухне у поэта сто гостей.

То молчат, а то все сто наперебой.

Тот гитару взял, а этот снёс крестей,

Повезло, что он играет не с тобой

А на кухне у поэта сто друзей,

Сто тостов – лихой гранёный бенефис,

Сто раскатов в теснокухонной грозе,

Сто рассказов, сто походов на карниз.

А на кухне у поэта сто врагов,

Черновик, что ёж, в занозах запятых.

Чуть замри – и изо всех углов

Захихикают хитиновые рты.

А на кухне у поэта круглый год

По горшкам с дерьмом рассажены стихи.

Хорошо в дерьме разумное растёт,

И у доброго побеги неплохи.

А на кухне у поэта из окна —

В небоскрёбе боковой полуподвал —

Площадь Красная немножечко видна,

Долька неба и помоечный завал.

А на кухне у поэта сизый чад,

Ведьмы носятся на мётлах папирос,

Рожки крученые в зеркале торчат

Так, что в зеркале под кожею – мороз.

А на кухне у поэта бел огонь

Выгрызает красный мак из синих льдин.

А на кухне у поэта – никого.

Он на кухне целых сорок лет один.

Камышами рек

Кровяных шурша,

В закудыкин век

Заплывёт душа,

В запредельный миг,

В запотомный плёс,

Ни имён моих,

Ни моих волос,

Ни в расцветке глаз,

Ни в раскрое лба

В сумасшедший раз

Не узнать себя.

Эта синь в руке

В небеса – жур-ша!

По строке-реке

Всё плывёт душа…

Я сам себе не ровен – хоть похож.

Когда узнать захочешь – узнаёшь,

Как ловко в Бога спрятался подлец.

Я сам себе не ровен.

Не водолей, не овен.

Я – близнец.

С каждой песней нудней и тоскливей,

Что за пенье под клёкот команд?

Думал, буду, как утренний ливень,

Только стал, как вечерний туман.

Замутился над брошенным полем,

И с рябого его лица

Эту песню я выпел запоем,

Словно жизнь перешёл до конца.

Владелец звёзд больших и эполет

Спросил: "А сколько этой песне лет?"

Как объяснить запевшему генлею ,

Что песня срока не имеет?

Она имеет жизни некий срок.

Но это – разное.

Да взять ли ему в толк?..

Я не пишу стихов длинней семи.

Восьмого не найдёте чуда света.

Ответ – за семь. Залезешь до восьми -

Потребует Всевышний два ответа.

Стихи, как молитвы, должны быть похожи,

Стихи, как молитвы, должны быть о том же.

Совсем несерьёзны. Вообще – несуразны.

Но только – о том же, о том же. О разном.

Октябрь стекал – куда? Хотя б река

Тогда застыла поскорей, потвёрже,

Чтоб в омутах не сгинула строка:

"Октябрь истекал погибельно-восторжен".

Был груб красой косой его эскиз.

Идти! А я завяз в опавших думах.

От правки почерневшие листки

Гнал ветер стервенело и угрюмо.

Тот – прятался за чёрный воротник.

Тот – примерял жабо. Тот – шею.

Тот – песню перековывал на крик,

Орал про меч двусмертного Кащея.

А я всё ударялся в грязь лицом,

Валился в колею, живым колея,

Я был гонцом, я был пути концом,

Не возвратившейся кометою Галлея.

Октябрь… ох, тебя б в тиски!

Содрать драчнёй угрюмую личину!

Да поздно: почернелые листки -

Мой реквием – лежат на пианино.

Двурукая моя душа:

Одною крошит лёд,

Другой сгребает жар.

Она – паук.

Она – гарп и я,

Затем, чтоб докторам околовсяческих наук

Не показалась смертью энтропия.

Законов нет,

Есть неуменье слов

Прорезаться в забожье зазаконье.

Спермодинамика живых костров

От неуменья слов – в загоне.

Да, мы – ловцы,

Но более – улов.

Мы и письмо,

Но – и сургуч конверта.

А смерть жива от неуменья слов