А после сна: он встал и отряхнулся.
А с головы стекает кровь:
Вот так домой солдат вернётся…
С гнилой, ободранной войны.
И он не скоро улыбнется,
Телам тем жизни не нужны:
А он под жарким пеклом солнца,
Остался нити рвать… войны.
Вершат правдивую эпоху,
Сминая всех зашедших в ночь…
«Ох, от чего бежишь ты, парень?»
Зачем предал свою ты дочь?
И дочь твоя – творений символ.
Своей рукой подвинул вон:
И Пушкина, и всех иных,
Кто создал для тебя народ.
Ох, Маяковский. Бедный парень.
Скитаясь в толпах бренных лиц,
Ты никогда и ни за что,
Не преуспел бы, ты найти,
Счастливый для тебя когда-то
Покойный в мире
Тёплый бриз.
Твой стан тогда исчез куда-то
И ты однажды сам исчез.
Не знаю: можно-ли мне верить?
Не знаю: можно-ли мне верить?
Я сам себе давно не верю…
И каждый раз живу я прошлым,
Сминая в грусти горечь, страх
И щас как проклятый монах:
Хожу и жгу своё сознанье…
И без плохого притязанья,
Я начал врать и в бессознанке,
И сам того не понимать.
Я вновь скажу тебе слова
И вижу я любовь твою,
Но как бы не была сильна:
Всегда стоял я на краю…
Всегда писали: я пропал.
Не верили, что я вернусь.
А я вернулся, я сказал:
«Что я со всеми разобьюсь».
Что я не предал… Не отдал…
Что я остался… Развернулся…
И смог поднять с трибун бокал…
И всей толпе я улыбнулся…
А после – тяжесть… Я упал…
И больше я не смог вернуться…
Поднимут опосля́ скандал,
Не знали: можно-ли мне верить…
А им я сверху та-а-ак кричал,
Что сам себе давно не верил…
Даст бог мне книгу написать.
Даст бог мне книгу написать.
Даст сил, чтобы нетрудно было.
Я словом всё бы мог сказать,
Но не умен я жить на воле.
Мне трудно даже сделать вздох…
Пророк всей жизни – мои мысли,
Твердят: что сложится на «нет»,
Всё то, что обещалось сбыться.
А я как дерево – банальный.
Я верю… этим своим мыслям…
Но сейчас… Я всех их посылаю…
На три веселые, чудесные…
Потертых тряпкою с холста.
Бросаю все силы на что-то другое:
На творчество, рифмы и прочий аншлаг…
Всем тяжело, понимаю Вас люди…
Последнее время:
Я как вурдалак.
Из всех своих близких,
Иль дальних знакомых,
Всю душу, до капли, пытаюсь сосать…
Но всё как и прежде становится новым,
Как был я, кем был,
Так и останусь «дурак».
Я не пишу стихи от боли.
В глазах моих печаль одна.
Я был собакой, птицей воли,
Слепым, что прозван был «Монах».
Я был отброшен у карьера,
Родными братьями…
Со всех сторон!
Я был однажды проклят дядей,
Сидит который,
Ждёт звонок.
Сейчас же вышел я, с поднятой,
До смеха «гордой» головой,
И отстранил от всех, ребята,
Границы, сложенных душой.
Смотря в окно, мы видим всё сквозь стёкла.
Но вот внимание, отнюдь, уходит прочь.
И я готов – писать об этом книгу…
Хоть в светлый день и мрака – ночь.
Все люди в мире становятся как окна:
Сквозь них увидеть всё возможно нам.
Но что становится уж сильно пагубным:
Так это то, что мы как зеркала.
Мы смотрим, стоя, друг напротив друга,
В глаза душевные, больные…
И раздираем в тех глазах,
Свои тела на строки пыли…
И душ своих пренебрегаем силой,
Однажды: каждый духом пал.
Но только вот не до могилы,
Нас этот дух везде шпынял…
А до бокала с горловиной,
Что был разбит о камень в ночь.
И вот доходит же: «Скотина!
Вся наша жизнь – тупая ложь.»
И я восстану завтра утром,
Под звук истории веков…
Мой срок течет, я этим беден.
Возник, откуда же таков?
И вот под возгласы: «Вставайте!»
Толпа доверится не сможет…
И командира навсегда:
Заткнет тупой, немецкий ножик.
А у Царя при господинах,
Найдется друг его – предатель…
По головам пройдет – Ценила…
Толпу отравит – Покоятель…
И вот к чему все эти ссоры?
К чему метает нас душа?
Мой дух, такой же, как предатель…
На грань ножа… На грань ножа!
Да с грани этой – вновь кидает!
И предаёт… Не отступает…
И жизнь ценна меньше гроша…
Покуда жив —
Идет война.
Читать дальше