Игорь Бахтерев - Обэриутские сочинения. Том 1

Игорь Бахтерев. Ленинград. Конец 1920-х годов

Это издание текстов Игоря Бахтерева (1908–1996) не имеет «академических» целей. Более того, эти «цели» представляются нам совершенно бессмысленными в отношении авангардных авторов, презиравших академизирование литературного текста. И ныне, когда они вышли из «подполья», их пытаются академизировать, как это делают с «классиками», следуя всегда одной и той же схеме, не требующей не только умственного усилия, но и простого понимания текста, который «исследуется» или публикуется.

Составитель поэтический антологии У голубой лагуны Константин Кузьминский, защищаясь от обвинений в неправильной публикации стихотворения Бахтерева, говорит, что это Бахтерев «переврал», а он здесь ни при чём. И в самом деле, он здесь ни при чём, но только по совсем другой причине, которая для этого собирателя осталась неведомой: у Бахтерева нет ни одного окончательно зафиксированного текста. Более того, бахтеревский текст есть абсолютная противоположность всякой застывшей данности. А посему, сколько бы не пытались вместить Бахтерева, как и других обэриутов, в прокрустово ложе «академического» издания, он никогда не сможет в него уместиться – оно всегда будет «протекать».

И это естественно: глубинная суть и бытие бахтеревского текста есть текучесть смыслов, значений, слов, вне которой он становится мёртвым и обезображенным. В этом отношении Бахтерев был истинно петербургским поэтом, у которого всё движется, как облака петербургского неба, стремительно или неторопливо, входя в самые причудливые сочетания, бесконечно переливаясь, как платоновская материя, из одной формы в другую.

Всё это делает неприемлемым отношение к бахтеревским текстам как вариантам , а посему тексты, даже с минимальными различиями, публикуются как самостоятельные произведения, имеющие своё собственное значение. Это позволяет дать представление о бахтеревском тексте как целостности , в которой никогда не прекращается пульсация слова-значения.

Сказанное вовсе не означает, что тексты публикуются без всякого порядка. Более того, они следуют весьма жёсткому, но ясному и простому строю – хронологическому (хотя в большинстве случаев он является весьма условным) и тематическому (стихотворения, драматические произведения, поэмы, прозаические повествования). В иных случаях отнесение к одному или другому жанру (стихотворение, поэма или стихотворная повесть) остаётся достаточно условным, как и хронологическое следование, но здесь мы следовали чисто психологическому принципу: предмет воспринимается как форма , но ускальзывает от восприятия, как аморфная масса.

В примечаниях к каждому разделу (в конце книги) указываются источники (хотя и не всегда «надёжные»), по которым публикуются тексты, но без «текстологического» пустословия, которым утешают себя «академические» публикаторы и комментаторы. Если читатель не страдает болезненным любопытством, он вовсе не обязан заглядывать в примечания: есть только тексты – сами по себе, без пояснений и объяснений.

Читатель также не должен забывать, что здесь мы имеем дело с текстами, в которых грамматические или лексические «неправильности» высоко семиотизированы. Это вовсе не означает, что в текстах царит полный произвол. Более того, всякая «неправильность», даже если она вдруг «всплывает» посреди нормативной офографии, полное или частичное отсутствие пунктуации всегда имеют внутреннюю мотивировку, никогда не бывают случайными, следуют логике , задаваемой текстом и контекстом.

В приложении мы помещаем семиотический анализ наиболее значительных текстов Бахтерева, не пытаясь, однако, втиснуть, по образцу филологов-литературоведов, этого вечного странника по блуждающим островкам смысла в каменный склепик классификаций.

В том, что касается биографии Бахтерева, здесь мы также отказываемся от обыкновения авторов предисловий, которые, не зная, что сказать, заполняют пустое пространство жизненными и прочими «фактами», в которых увязает всякая мысль, не имея для себя более никакого пространства. Бахтерев разлит в своих текстах, а посему «восстановить лицо» – это всё равно что просушить источник, из которого изливается текст, в котором обозначается «лицо», чтобы снова исчезнуть и снова явиться. Но это уже будет другое лицо и другой текст.