Ах, эти вечера, рестораны и дамы
И кэбы, в которых так много любви,
И слова иноземные, и яма,
Куда я провалился пьяный от любви.
Касторовые платья и шёлк панталонов,
И сплетание твёрдости с мягкостью любви.
О, как сладко любиться в тиши без поклонов,
Как приятно пианство любви.
21/окт/ст. ст. 1921
Цихэ
«Куѓы́х куѓы́х брак бзи бу…»
Куѓы́х куѓы́х брак бзи бу
Около 20/XI/1921
Цихэ
Всеблагой Лылыбай
не забыл не покинул и снова
Возник из Одессы
Из бокала станюли
Стальным пятаком
в языке или горле
повсюду
Это жидкий экстаз
Торопитесь немедля примите
Он всё Вам покажет
Даже то что не нужно
Он вежлив
Кулаками заботливо нежно
Откроет неведомо-новое
Он – Лылыбай
<���Цихэ 1921?>
Смысл жизни (= Сумери́лья)
Надеваю приличные брюки
и даже без них
Гуляю постольку поскольку приятно
Вынимаю часы
Чтоб отдать
Без ручательства
Сладким солёным и кислым и горьким
Угощаю решительно всех
Пусть завидует Пы́дло
Пу́ки и Ба́ки ему
Я его не касаюсь
и отвечаю отнюдь за себя
<1921?>
«Я подъехал к харчевне, когда был полдень…»
Я подъехал к харчевне, когда был полдень.
На дворе Билль табаком харкал.
Ночью, скажу Вам, здесь воздух холоден,
Днём невыносимо жарко.
– Здорово, – говорю, – Билль! Здравствуй, товарищ!
Не проносил ли свою шляпу?
Что жуёшь? Что, случаем, варишь?
Одним словом, давай лапу.
– Здравствуй, – говорит, – Джордж! Шляпа на месте.
Жую табак. Варю мясо.
Зайдём к Фрэду. Опрокинем вместе
По кружке 100°-ного квасу.
Я поставил под навес, где стояли кони,
Свою лошадь, отпустил ей подпруги
И пошёл в бар. Там сидел Джонни
И Смис и кривой Хьюгги.
Мы выпили все по большому стакану
Сверкающей виски, оранжевой.
Г-н негр играл на фортепиано,
Другой изображал на банджо.
Мы сидели, не знаю, час ли, три ли.
Я напоил лошадь, дал ей корму.
Мы, скажу Вам, столько тогда проглотили,
Что, я думаю, желудки изменили форму.
А виски всё лилось и лилось по стаканам.
Стемнело, и оно стало лиловым.
Я стал думать о той, что за океаном,
Увижу ли её снова.
Заплатил хозяину, поседлал лошадь,
Выехал. Луна уже ползла выше.
Я запел песнь о влюблённом Джоши.
Может быть, она услышит.
Нет, не услышит. Она за океаном.
Не поглажу её рукой грубой.
Не помянет она обо мне пьяном.
Не поцелую пересохшим ртом губы.
Господи, у меня никого нет ближе.
Скажи мне, что она не забыла.
Всё молчит. Птица трель на трель нижет,
И гиена у пути завыла.
<1921?>
«Как крючник с грузом на плечах…»
Как крючник с грузом на плечах,
Дошёл до пыльной Испагани.
Мне испаганских улиц прах
Милей, чем пудры в Тегеране.
Окружены толпой друзей,
Мы наслаждаемся прохладой
И вереницу жарких дней
В тени проводим за оградой.
Здесь есть и вина и арак,
Мастика носится в кармане,
И вкусный подают коньяк
В резном серебряном стакане.
Здесь для востоковеда рай,
Нет только Чайкина с Ахмедом,
Рыдай же, Юрий Марр, рыдай,
Ты не заменишь их обедом.
<1925 Исфахан>
Гимн Захара, чёрного пса, проживавшего у меня в Исфахане и отличавшегося прожорливостью
Еда Еда
О пища
Пищи хлеб, входя в мой рот!
Хлеб, Кость, сало
Нечистоты, только бы в рот впихнуть!
Избей меня, но дай есть.
О, если бы пятую ногу!
Быстро пищу пропихивать
Через горло
Всё что есть в себя вколотить
и лежать,
Чтобы не рвало
Я был бы счастлив.
Захар. Исф., зима 1925/26 <���октябрь 1925?>
Грузия. Годы лечения
1927–1935
Некоей красавице, принёсшей цветы
Вчера цветы мне принесла
В палату незнакомка.
Уже на землю ночь легла,
Лягушки пели громко.
Я в жизни лучшие года
Пространствовал без цели.
Таких не видел никогда
Пленительных камелий.
Кто мне принёс их? Кто она?
Вопросом мучил ум я.
Цветы поставил у окна
И ночь не спал в раздумье.
<���Декабрь 1927>
Сатира на судьбу и человечество
(подражание Яг’ма)
Небо – блядь и люди – бляди,
Слева блядь и справа блядь,
Блядь – судьба, законы – бляди,
Даже сам я, право, блядь.
Читать дальше