Анна Баркова - Возвращение - Стихотворения

Ненужная… имя рек…
Ах, зачем этот скучный снег,
Белый, белый, как саван,
Как старцев почтенные главы.

А на белом тусклом снегу, погляди:
Такие черные тусклые люди.
И у каждого горькая гниль в груди,
И каждый подобен Иуде.

Но эти Иуды не повесятся
На дрожащей проклятой осине.
…Прогнать бы назад годы и месяцы
И увидеть бы снег мой синий!

Сейчас мы с тобой вместе бываем
Минуты самые считанные,
И эти минуты мы швыряем,
Словно книгу, до дыр зачитанную.

Швыряем их, зевая, бранясь,
Не ценя, ни капли не радуясь,
В любую самую подлую грязь,
В любую пошлость и гадость.

Мы очень богаты? Друзьями? Чувствами? —
И живем, всем ценным швыряясь?
Ничуть. В нашей жизни, как в погребе, пусто,
И как в погребе затхлость сырая.

А дальше? Боюсь, что то же самое:
Белый снег и черные люди,
Черно-белое, злое, косое, упрямое,
Полосатая верстовая тоска.
А потом мы спокойными будем
И прихлопнет неструганая доска.

А может быть, ляжем в приличном гробу,
Аккуратном, свежеокрашенном.
Но даже пристойную эту судьбу
Предвидеть немножко страшно нам.

Нет, уж лучше в общую яму лечь,
Нет, уж лучше всё сразу сбросить с плеч.
Нет, уж лучше беспечно встать под прицел
С улыбкой дерзкою на лице!

А сейчас, пока смерти не скажем — пас,
Мы любим, любим в последний раз.
Наше чувство ценней и прекрасней нас.
Нам надо любить в последний раз.

Лошадьми татарскими топтана,
И в разбойных приказах пытана,
И петровским калечена опытом,
И петровской дубинкой воспитана,

И пруссаками замуштрована,
И своими кругом обворована.
Тебя всеми крутило теченьями,
Сбило с толку чужими ученьями.

Ты к Европе лицом повернута,
На дыбы над бездною вздернута,
Ошарашена, огорошена,
В ту же самую бездну и сброшена.

И жива ты, живым-живехонька,
И твердишь ты одно: тошнехонько!
Чую, кто-то рукою железною
Снова вздернет меня над бездною.

Нам отпущено полною мерою
То, что нужно для злого раба:
Это серое, серое, серое —
Небеса, и дождя, и судьба.

Оттого-то, завидев горящее
В багрянеющем пьяном дыму,
От желанья и счастья дрожащие,
Мы бежим, забываясь, к нему.

И пускаем над собственной крышею
Жарких, красных, лихих петухов.
Пусть сгорает всё нужное, лишнее —
Хлеб последний, и дети, и кров.

Запирались мы в срубах раскольничьих
От служителей дьявольской тьмы.
И в чащобах глухих и бессолнечных
Мы сжигались и пели псалмы.

Вот и я убегаю от серого
Растревоженной жадной душой,
Обуянная страшною верою
В разрушенье, пожар и в разбой.

Днем они все подобны пороху,
А ночью тихи, как мыши.
Они прислушиваются к каждому шороху,
Который откуда-то слышен.

Там, на лестнице… Боже! Кто это?
Звонок… К кому? Не ко мне ли?
А сердце-то ноет, а сердце ноет-то!
А с совестью — канители!

Вспоминается каждый мелкий поступок,
Боже мой! Не за это ли?
С таким подозрительным — как это глупо! —
Пил водку и ел котлеты!

Утром встают. Под глазами отеки.
Но страх ушел вместе с ночью.
И песню свистят о стране широкой,
Где так вольно дышит… и прочее.

Люблю со злобой, со страданьем,
С тяжелым сдавленным дыханьем,

С мгновеньем радости летучей,
С нависшею над сердцем тучей,

С улыбкой дикого смущенья,
С мольбой о ласке и прощеньи.

Как над Русью раскаркались вороны,
В сером небе движучись тучею.
Поклонился Иван на все стороны,
Вместе с ним и народ замученный.

«Вы простите нас, люди чуждые,
Мы грехом заросли, как сажею.
Не расстались мы с нашими нуждами,
И для вас еще нужды нажили.

Мы с величьем сравняли ничтожество,
Смерда с князем, с нищим — богатого,
И княжат народили множество,
И с неволею волю сосватали.

Воля, словно жена-изменница,
Скрылась из дому в ночь непроглядную.
И ручьи у нас кровью пенятся,
И творится у нас неладное.