Нахлынет и несет
Неведомо куда,
И в посиневший рот
Вливается вода.
Забудь! О всём забудь!
Да будет персть легка.
Уж раздавила грудь
Предсмертная тоска.
1929
За чертовой обеднею,
В адском кругу
Жалкую, последнюю
Берегу.
Кругом темнота всё гуще,
Мир слеп.
Это мой хлеб насущный,
Хлеб.
Кусок нищему дорог,
Как матери детское имя.
Быть может, придет ворог
И это отнимет.
Кроткая, некрасивая, милая,
Ты над пропастью хрупкий мост,
Ты последняя кровь в моих жилах,
Последняя неугасимая из звезд.
Израненный, с перебитым хребтом,
Затравленный зверь,
Только тебе открыт мой дом,
Верь!
Я не ожидаю благих вестей,
Всё убито, искалечено!
Храню тебя, истерзанную до костей
Кнутами мастера дел заплечных.
За чертовой обеднею,
В адском кругу
Жалкую, последнюю
Берегу.
1930
«Лирические волны, слишком поздно!..»
Лирические волны, слишком поздно!
Прощаться надо с песенной судьбой.
Я слышу рокот сладостный и грозный,
Но запоздал тревожный ваш прибой.
На скудные и жалкие вопросы
Ответы всё мучительней, все злей.
Ты, жизнь моя, испорченный набросок
Великого творения, истлей!
1930
Прорези морщин на бледном лбу,
Тусклый взор.
Командор вошел в мою судьбу,
Командор.
Словно смертный грех, неотвратим
Его шаг.
Вырастает ледяной вслед за ним
Мрак.
Он стоит, стоит под моим окном
И ждет.
Нет, не будет сном, только сном
Его приход.
Вот я слышу на ступенях тяжкой гирей
Шаг ног.
Ведь его когда-то в Страшном Мире
Знал Блок.
Это значит, мне теперь не нужен
Ритм строк.
Это значит, мой последний ужин
Недалек.
1930
«Смотрим взглядом недвижным и мертвым…»
Смотрим взглядом недвижным и мертвым,
Словно сил неизвестных рабы,
Мы, изгнавшие бога и черта
Из чудовищной нашей судьбы.
И желанья, и чувства на свете
Были прочны, как дедовский дом,
Оттого, словно малые дети,
Наши предки играли с огнем.
День весенний был мягок и розов,
Весь — надежда, и весь — любовь.
А от наших лихих морозов
И уста леденеют, и кровь.
Красоту, закаты и право —
Всё в одном схороним гробу.
Только хлеба кусок кровавый
Разрешит мировую судьбу.
Нет ни бога, ни черта отныне
У нагих обреченных племен,
И смеёмся в мертвой пустыне
Мертвым смехом библейских времен.
1931
«Существуют ли звезды и небесные дали?..»
Существуют ли звезды и небесные дали?
Я уже не могу поднять морду.
Меня человеком звали,
И кто-то врал, что это звучит гордо.
Создал я тысячи каменных и других поэм
Вот не этими лапами своими.
Сейчас я, как все животные, нем
И забыл свое имя.
Я, наверно, скоро поверю в бога
Косматого, безлобого, как я сам.
Мне когда-то запретили строго
Поднимать глаза к небесам.
И всем завладело в человеке
Человечье жадное стадо.
Я сам из себя был изгнан навеки
Без жалости, без пощады.
А потом из человечьей кожи
Обувь шили непромокаемую, твердую.
…На небесах неужели как было, всё то же?
Я уже не могу поднять морду.
1932
«Где верность какой-то отчизне…»
Где верность какой-то отчизне
И прочность родимых жилищ?
Вот каждый стоит перед жизнью,
Могуч, беспощаден и нищ.
Вспомянем с недоброй улыбкой
Блужданья наивных отцов.
Была роковою ошибкой
Игра дорогих мертвецов.
С покорностью рабскою дружно
Мы вносим кровавый пай,
Затем, чтоб построить ненужный
Железобетонный рай.
Живет за окованной дверью
Во тьме наших странных сердец
Служитель безбожных мистерий,
Великий страдалец и лжец.
1932
Я не сплю. Заревели бураны
С неизвестной забытой поры.
А цветные шатры Тамерлана
Там, в степях… И костры, костры.
Возвратиться б монгольской царицей
В глубину пролетевших веков,
Привязала б к хвосту кобылицы
Я любимых своих и врагов.
Поразила бы местью дикарской
Я тебя, завоеванный мир,
Побежденным в шатре своем царском
Я устроила б варварский пир.
Читать дальше