Анна Баркова - Возвращение - Стихотворения

Разговорами он, чай, тебя прельстил.
Вы венчаться в храм господень не пойдете,
Ты ведь стала и бесстыжа, и смела,
Вы заместо аналоя обойдете
Вкруг советского зеленого стола.
— Не поймать меня вам, девку, вольну птичку,
Не боюся укоряющих речей!
Знайте, буду я, девчонка, большевичкой
С каждым часом, с каждым днем всё горячей.

Дочь великого города я.
Мне неведом простор полевой;
Колыбельная песня моя —
Опьяняющий шум городской.

Я тревожно люблю города,
Их победную власть и позор,
Пустота деревень мне чужда
И небесный не радует взор.

Я — горячей дитя мостовой,
Знойным летом она меня ждет,
Обнаженной лишь ступишь ногой,
Жаркой лаской тотчас обожжет.

Ветер города — скованный раб,
Укрощенный и злобный орел,
Он с тех пор присмирел и ослаб,
Как из вольных просторов ушел.

Но порою он вспомнит, что был
Беспощадным и грозным царем,
И из всех исчезающих сил
Ударяет о стены крылом.

Я — великого города дочь,
Но безжалостен мрачный отец,
Городская мучительна ночь,
Стережет меня страшный конец.

Дети города! Нам суждено
Чашу ужаса разом испить.
Ну так что ж! Всё равно, всё равно!
Будем город великий любить.

Перестаньте верить в деревни.
Полевая правда мертва;
Эта фабрика с дымом вечерним
О грядущем вещает слова.

Мы умрем, мы не встретим, быть может,
Мы за правду полей дрожим,
Слепит очи, сердца тревожит
Нам фабричный творящий дым.

В даль истории взоры вперяем;
В новых людях детей не узнать;
И себя, и себя проверяем:
Нам ведь страшно себя терять.

Нам люба тишина и ясность,
Мы лелеем слабое «я»,
Неизведанно злую опасность
Нам сулит дымовая змея.

Эти фабрики «я» раздавят,
Наше жалкое «я» слепцов, —
Впереди миллионы правят,
Пожалеют дети отцов.

Мы боимся смерти и бога,
И людских величия масс,
Нас осудят грядущие строго,
Рабских лет прочитав рассказ.

Поклонюсь же я смерть несущему
И истлею в огне перемен!
Я прильнуть хочу к грядущему
И брожу у фабричных стен!

Синеглазый крошка-сыночек,
Поцелуй на прощанье мать.
Ты любил, сжавшись в комочек,
На коленях моих дремать.

Мой синеглазый, милый сыночек,
Не смею тебя приласкать.
Вспомню тебя в кровавые ночи
И — дрогнет рука.

И кто-то с грозного знамени огненно
Метнет стрелу-взор.
Я крикну: «Всё для тебя раздроблено!
За что же этот укор?»

И прижмусь расстрелянным, жалким телом
К исперенной, смятой траве.
И в мечте прикоснусь губами несмело
К русой твоей голове.

Уложила тебя, Исаак-сыночек,
Не в кроватку, — в огонь и дым.
Отдала в жертву эти детские очи
Неродившимся детям другим.

Будет мать не одна у малюток
И будет отец не один,
Но твой путь младенческий жуток,
Мой покинутый маленький сын.

Пропитаны кровью и жёлчью
Наша жизнь и наши дела.
Ненасытное сердце волчье
Нам судьба роковая дала.
Разрываем зубами, когтями,
Убиваем мать и отца.
Не швыряем в ближнего камень —
Пробиваем пулей сердца.
А! Об этом думать не надо?
Не надо — ну так изволь:
Подай мне всеобщую радость
На блюде, как хлеб и соль.

Под какой приютиться мне крышей?
Я блуждаю в миру налегке,
Дочь приволжских крестьян, изменивших
Бунтовщице, родимой реке.

Прокляла до седьмого колена
Оскорбленная Волга мой род,
Оттого-то лихая измена
По пятам за мною бредет.

Оттого наперед я не верю
Ни возлюбленным, ни друзьям.
Ни числом, ни мерой потери
Сосчитать и смерить нельзя.

Я пою и танцую в капризе
Непогодном, приволжском, злом.
Синеглазый, мой новый кризис,
Ты обрек мою душу на слом.

Я темнею широкой бурей,
Пароходик ума потонул.
Мне по сердцу, крестьянской дуре,
Непонятный тебе разгул.

Ты сродни кондотьерам-пиратам,
Ты — мудреная простота.
Флорентийский свет трудновато
С Костромою моей сочетать.