Геннадий Эсса - Стихи (сборник)

Мне, наверное, не стоило б родиться,
Чтоб не думать что-то о другом….
По земле желал ходить, но не летать, как птица,
Где-то в поднебесье голубом.
Я уйду однажды с головою –
Там увижу жизнь свою, как ад!
Пусть судьба представится судьбою –
Я ни в чем пред ней не виноват!
Мне, наверное, пора уже состариться
И на пенсию без вздохов выходить.
Если девочки, которым нет тринадцати,
Говорят, что вдруг, умеют полюбить.
Мне, наверное, пора давно расплакаться
И не верить, в то, что правда есть.
Если девочки так лет к пятнадцати
Постоянно, вдруг, теряют честь.
Мне, наверное, пора в подвал уйти:
И не видеть этот гнусный свет.
Если девочка, которой нет семнадцати
Говорит, что просто жизни нет!
Мне, наверное, пора вообще исчезнуть
И не возвращаться в этот век,
Если девушкам всем повсеместно
Важны деньги, но не человек.
Когда будет вам за пятьдесят….
Вы забудете, что было сладким.
Когда будет вам под шестьдесят –
Вспомните ненужные повадки.
Ну а в семьдесят, дай бог кому дожить….
Вы впадете в юность и безумство:
И вам, вдруг, захочется любить –
Но зачем тогда вам эти чувства?
Вот поэтому и существует честь,
Но ее не все приобретают.
Можно запросто кому-то в душу влезть,
Но зачем, коль вас не понимают.

Я написал однажды стих
И понял – что же я за псих!
Потом, вдруг написал поэму
И понял – Лермонтов не тема….
В раздумьях долго я сидел:
Толстого толстый том вертел
И думал: как же это можно
Писать всю жизнь неосторожно?
Все о войне да, о войне:
Пришлось писать мне о себе.
Я ночь провел тогда без сна:
Роман стал толще, чем у Льва.
Я все собрал в большую пачку,
Закинул в сломанную тачку,
Редактору сложил на стол,
Дал взятку и домой пошел.
Уселся снова я с пером
И Грибоедова прочел.
Но тут чуть не сошел с ума,
Читая «Горе от ума».
Что не хватало человеку,
Чтоб про мозги писать потеху?
И, зачем в школах, не пойму
Все учат наизусть «Му-Му»?
К чему же детям знать такое:
Я возмущения не скрою!
Когда Герасим псину ту
Сгубил с похмелья в пруду.
Такого извращенья тут
Не потерпел бы даже плут.
Из сказок о глухой Диканьке,
Что Гоголь сочинил по пьянке….
Уж лучше бы читать про зайцев,
Которые всегда молчат
И на Мазая пялят взгляд.
Да, зайцы – это так себе:
Я понял, что талант во мне!
Стал сказки в рифмы превращать:
О Колобке начал писать.
Но вот, проклятый Колобок
Никак в ту рифму влезть не мог.
Но тут Малевич заходил:
Квадрат из круга смастерил
И мигом этот Квадрабок
Влезть в мою рифму смело смог.
Но сказка стала о другом
И Колобок здесь ни при чем.
Тут Достоевского достал
И «Идиота» прочитал.
Читал я быстро, как никто –
Хватило ровно пять минут….
Да, люди это не поймут.
Как можно было осквернить,
А, может даже, очернить
Такого чудо – дурака,
Что Федор написал тогда.
Какой же был ему позор –
Не слава, а простейший вздор!
И я решил не брать пример
С его творения, что имел.
Вдруг, потянуло меня к басням:
Писака тот – одни несчастья!
Он в зоопарке в стороне
Чинил басенки в тишине.
И когда голая Мартышка
Ему открыла свой пейзаж….
Крылов, хотя и пил неслишком:
Тут сразу запил лет на пять.
С тех пор в стихах его Собаки,
Слоны, Ослы и Забияки….
Короче, автор все, что мог
Писал, но был к себе он строг.
После бутылки самогона
Его любимая Ворона
Стащила у кого-то сыр,
Чтоб автор с хлебом закусил.
А тут Лисица, идиотка,
Бежала легкою походкой.
И так дала по тормозам,
Что у Вороны от натуга
Отвисла челюсть от испуга.
Сыр тот, конечно полетел:
Крылов его так и не съел.
Он снова выпил с горя – море
И это стало не секрет –
Однажды написал «Квартет».
Потом «Мартышку и очки»,
Но там одел он ей трусы.
Чтоб своим задом не светила
И с ума старца не сводила.
Те, кто читал его стихи
Спокойно жить уж не могли.
Один считал себя Ослом,
Другой Бараном иль Слоном….
Как можно было обозвать
Всех нас и в баснях описать!
Старик не выдержал стыда –
Ушел на пенсию тогда.
Он всем сказал, смотря в глаза:
«Простите, люди, дурака.
Такой позор не для меня»
И спрятал басни навсегда.
Я тут согласен был с поэтом
И поделился с ним секретом:
Ходить не стоит в зоопарк,
Вся жизнь и так сплошной бардак!
А ежели Ворона с сыром,
Зачем краснеть перед всем миром?
Пускай подавится Лисица,
Такая хитрая стервица:
Я, лучше напишу еще,
Пусть не роман, а кое-что.
И получился новый труд:
Герой – Евгением зовут….
А то, что Пушкин написал:
Так, просто у меня содрал!
Воздвигнул памятник себе
И развалился, как в седле.
Пришлось мне залез на табурет –
Прикинув – рядом места нет:
Расселся Пушкин, как барон –
Пусть воробьи его потом….
А я под зонтиком стою
И кизяки их не ловлю.
Всем говорю, что я поэт
И мне, примерно, триста лет.
А этот мнимый силуэт,
Все, что писал и сочинял,
Не важно – точно не поэт.
И мне к ногам несли цветы,
А те, что Пушкину легли
Я забирал и клал к себе
И думал: «Как же много мне!»….
Потом, вдруг, вспомнил о друзьях,
Что пили у меня в ногах.
А ночью, когда спал народ –
Стучал зубами от погод.
Пришлось мне бросить пьедестал.
Я табуретку разломал,
Чтобы никто, кроме меня
Не стал великим, как стал я.
Вернулся я к себе домой
Весь исхудалый и больной.
Сначала думал – будто тиф,
Но оказалось – это миф.
Свои я ноги замочил
И в мозгах рифмы застудил.
Упал в кровать совсем нагой….
Но тут, развратница судьба
Мне снова козни принесла.
Открыл глаза и был не рад:
Ко мне пришел Маркиз де Сад.
Таких развратников нигде
Я не встречал в своей судьбе.
Насилу я штаны нашел,
Надел и выскочил во двор.
А там за стареньким столом
Спал Горький самым мертвым сном.
Наверное «Детство» вспоминал,
Что сам когда-то написал.
Конечно, он там все наврал –
Дед точно был не идеал!
А его прошлое досье
Все так и крутит КГБ.
И получился тот Максим
Совсем зловещий буржуин.
Он свою «Мать» довел до ручки:
Я знаю эти злые штучки.
Но кое-что и сам он спер –
Вот так трудился тот бобер.
Роман его и эту «Мать»
Все сразу начали искать.
А она баба тех кровей:
Все разводила голубей.
Те, что совместно с воробьями
Пиджак у Пушкина засрали.
Да, видел бы такое он,
То эту «Мать» понес в разгон.
И не бывать тогда роману
И не пытал бы дед ту славу….
Максим дружил еще с одним.
Носил тот дядька псевдоним.
На людях Маяковским звался,
А ночью пил и расслаблялся.
Поэтому в его стихах
Всего по слову во строках.
Писал он лесенкой специально –
Бумагу не берег реально.
И даже Ленину однажды
Сказал, что пишет он неважно.
Тот посмотрел в его тетрадь –
Не стал творения читать:
Всего два слова в три столбца
И непонятно ни черта!
Ильич и сам писать любил.
Писал везде и в шалаше,
И на кровати, и под ней,
И на столе, и под столом.
Как автор, мучился потом.
Но свои книги не читал,
А только думал и мечтал:
Кому бы их спихнуть все сразу,
Как небывалую заразу.
В них он ни что не понимал,
Но все писал, писал, писал….
Томов под сто своих трудов
Он написал за сто потов.
Теперь те книги никому
Не нужны, если б не ему.
Он на них смотрит, слезы льет:
Кому попало раздает.
Не жаль теперь уж Ильичу
Отдать такую ерунду.
Он сам с трудом все понимал,
Что там однажды написал.
И, как по ним смог наш народ
Свершить тогда переворот?
У меня волос выпадает
От его книг, что забавляют,
Кого-то, может быть сейчас,
Но только не меня и вас.
В библиотеки не хожу
А только сам пишу, пишу….
Быть, может, в классики пробраться
Когда-нибудь и я решу.