Дмитрий Пригов - Монады

Но все-таки

Ну, естественно, естественно – всякое бывало – вот меня из школы выгоняли, из института выгоняли, в КГБ таскали, в милиции и ЖЭКе унижали, пугали, художники ненавидели, писатели презирали, а то и просто не замечали, родственники подсмеивались, друзья предавали, сам себя мучил – да что уж там

По жанру это, конечно, попадает в длинный ряд опытов на границе между прозой и стихом.

Но по сути это, конечно же, попадает в ряд, включается во все неодолимые разумом и словом странности самой жизни.

Я встречал нескольких людей по фамилии Орлов.

Последний был среднего роста, полноватый, с гладким округлым незапоминающимся лицом.

Такой случай был со мной.

Я приехал первый раз в Германию и попросил встретившего меня о чем-то. Когда мы подъезжали к дому, я повторил свою просьбу, на что он отвечал:

Так вы уже мне сказали об этом

Как-то ко мне на улице дивно-певучим голосом обратилась девушка.

Что она спрашивала – не помню, помню только прижатые к чуть придавленной груди пальцы, один из которых был почему-то абсолютно синим

Как-то во сне я убил человека.

Он жалобно стонал.

Я ему сказал: Молчи, ты мертв! —

Докажи! – отвечал он.

Только теперь я понял, что это было обращено на меня – в смысле, докажи, что ты мертв

Мне долго не давалась езда на велосипеде.

Однажды сосед посмотрел на это и сказал как-то уж совсем обреченно:

Все равно научится! —

И я научился, но некая обреченность все равно присутствует во всем вокруг

Только в Европе думают, что жизнь дается один раз.

Это является причиной всяких поспешностей, включая революции.

Я долго думал над этим, но для себя все-таки решил, что я европеец

В самой ранней юности я видел, как на свежей пачкающейся еще траве совокуплялись очень пожилые люди.

Тогда я не мог понять, как такое вообще возможно

Я подходил к высокому парапету, на котором сидела обычная чайка.

Вдруг она как-то боком, скукожившись, свалилась вниз.

Я подбежал взволнованный к парапету, приняв ее за что-то человечески-беспомощное в отношениях с высотой, воздушными провалами и падением, и опять был обманут

В детстве с приятелем, моим легким полуродственником, будучи дачными детьми, написали мы в деревенский колодец.

Жители деревни обозлились несказанно и кричали, что нас убить впору.

А сейчас вот позвонила его жена и сказала, что позавчера он умер

Я думаю, что когда все эти годы Ленин по утрам возвращался в свой гроб, бывало ли у него малейшее сомнение в возможности не попасть точно в место прописки

Задачей этих стихов, кроме естественных желаний и претензий быть благозвучными и одушевляющими, было обнажить столь назойливо и пугающе объявляющуюся сейчас проблему отчуждения. То есть люди как бы отделены друг от друга неким прозрачным, но жестко отъединяющим экраном. В западной обыденной жизни и философии это сложилось в понятие приватности личности, в ее самозамкнутости и самодостаточности, а также в недостойности попыток внедриться в нее со стороны какой-либо другой личности, неважно, с какими-либо претензиями, или благостными пожеланиями душевной бескорыстной помощи. Но у нас все еще живы архаические иллюзии некоего общего, никому не принадлежащего обволакивающего всех коммунального контекста-тела, внутри которого можно внедряться в кого угодно. Ан нет.