В толпе идущий неприметный мужичонка,
Лицо простое, а в чертах тех-вся страна,
Вдруг остановишься, и время лопнет звонко,
Когда из глаз чужих оскалится Война…
Седой парнишка, просто встреченный прохожий,
Глазами в пепле вдруг невольно обожжет,
И ты узнаешь этот взгляд, на тот похожий,
Что ты пытаешься забыть который год…
И память хлынет кровью вспоротого горла,
И всё забытое вернёт вдруг в разум твой,
Ты исподлобья поглядишь знакомо, гордо,
Как там, «за Речкой»*, в поиск шёл когда, и в бой…
Ты вновь, навьюченный, стоишь на перевале,
Туман в низинах, ничего не разглядишь,
И вновь погибшие друзья с тобою встали
Плечом к плечу. Ты в лица смотришь и молчишь.
И сердце выпрыгнет вот-вот, от осознанья,
Что вновь ты там, что рядом-вот они, свои!
Тебя слова коснутся, будто их дыханье:
«Ну здравствуй, брат! Как поживаешь, шурави**?»
Боль разорвёт на части, будто пули в спину,
И ты увидишь мир как будто с высоты,
Вдруг осознаешь, что смотрел ты сквозь витрину,
А отраженье – тот парнишка, это ты…
На тротуар упал, подумав, как же странно,
Хотел схватить губами воздух, но не смог.
Толпа раздвинулась брезгливо: «Вот же, пьяный»,
А над тобой, смахнув слезу, склонился Бог…
*За речкой-так называли Афганистан. Выражение «За речкой», было придумано военнослужащими во времена Афганской войны. Речка эта Аму-Дарья;
**Шурави-так в Афганистане называли советских людей, в частности военнослужащих. Дословно переводится как «советский».
Земля остыла, бой давно затих,
Борты взлетают плавно, даже слишком,
В стальных отсеках мёртвые братишки,
И между мёртвых несколько живых.
Сквозь стрёкот лопастей звучат слова,
Их слышат те, живые, и пилоты,
Последнее «прощай» десантной роты,
На грани слуха, вот, едва-едва:
«Сестре скажите в Туле, не вернусь…»
«Письмо отправьте деду, там, в кармане.»,
«Как то, что я погиб, расскажут маме?»
«Да это не со мной, сейчас проснусь!»
«Бинокль не передал братишке в Тверь.
Свезите, кто живой, отдайте парню.»
«Не починил тогда бабуле ставни,
Одна осталась, как она теперь?»
Борты взлетают, разгоняя дым,
Снег присыпает свежие воронки,
Смерть разлетится в каждой похоронке,
Чтоб посмотреть в упор, в глаза живым.
Ушла о доме вечно видеть сны
Не сдавшая рубеж Шестая Рота,
Ушла на Небо, выполнив работу,
На стыке лютой стужи и весны…
Борты взлетают, лопасти дрожат,
Борясь с тяжёлым воздухом чугунным,
И плавно пролетают над Аргуном,
Боясь как будто растрясти ребят…
Рос он в вольной степи. Молодые ветра
Были так же, как сам он, игривы.
Степь любила его, и была с ним добра,
Тёплым воздухом гладила гриву.
Был ещё человек, не хозяин, а друг,
Друг и степь для коня неделимы.
Конь летел к нему, слыша шагов его звук,
Будто нитью привязан незримой.
Конь-солдат, конь-красавец, силач вороной,
И усталости ноги не знали.
Вместе с другом учились в бою держать строй,
Не бояться мерцающей стали.
Лето, сушь, горизонта даль еле видна,
Вдруг тревога, коней все седлают,
Вороной слышал странное слово «Война».
Для чего ж они степь покидают?
«Друг скажи, для чего оставляем мы дом?»
К паровозу цепляли теплушки,
Небо плакало тёплым и сильным дождём,
На платформах машины и пушки.
Сотни, тысячи хмурых коней и людей
Под дождём погрузили в вагоны,
Встали стрелки железнодорожных путей,
И на запад пошли эшелоны.
Путь не близок, на каждой стоянке казак
Приходил к своему вороному,
Ветры тоже здесь дули, но как-то не так,
Да и воздух тут пах по другому.
Вот и выгрузка, сводят по доскам коней,
Тёмным, пасмурным утром тревожным.
Здесь другая земля, и шагает по ней
Вороной под уздцы, осторожно.
Лето кончилось, осень, потом и зима,
Подмосковье накрыли метели,
Казака с вороным научила Война
Ненавидеть чужие шинели.
Научила Война под огнём идти в бой,
В рейдах в снег залегать без отмашки,
Не шарахаться, если карминной струёй,
Хлещет тёплая кровь из-под шашки*.
Читать дальше