Екатерина Полянская - На горбатом мосту

Он смолил беспрестанно. Он запросто мог
Нагрубить, невзирая на лица,
Говорил, что наука – единственный бог,
Которому стоит молиться.
Говорил: «Хирургия – не место для баб,
Но уж вляпалась если – работай!
Ну а правду сказать – и мужик нынче слаб…
Да не думай, а – делай! Ну то-то…
Здесь хватай, а сюда вот не лезь и не трожь!
Тут проверь… Да ты что там – уснула?..»
Наклоняясь и горбясь, он в профиль был схож
С крысой – серо-седой и сутулой.
Незадолго до смерти смягчился. В окно
Как-то глянул и, морщась от света,
Бросил: «Эксперимент – это всё!
Об одном
Расскажу…»
И сломал сигарету.

Эксперимент —
это всегда закон,
та рубаха, что ближе к телу.
Всё чётко и всё – по делу:
есть Экспериментатор,
он —
Субъект,
он остёр, словно штык,
имеющий силу и право,
задачи, цель, интерес.
Он движет вперёд прогресс,
трудами стяжает славу.
И есть Объект – пыль и прах,
вопль, высохший на губах,
в горле застрявший крик,
и – любопытство тоже…
Субъект и Объект в этом схожи.
Одно и то же кино,
одного и того же грани —
мельтешат в одной круговерти
любопытство и страх:
ужас собственной смерти,
интерес к чужому страданью.
Но
в неведомый миг,
буквально – в любой момент
Экспериментатор
станет Объектом для
кого-то уже иного,
обретенья
вдруг обернутся тратой,
болью, недоуменьем…
И – щёлкнут звенья,
совершит оборот Земля.
Всё повторится снова.

…Братец мой Волк!
Сестрица моя Овца!
И вы, мои сёстры-птицы!
Как нам жить?
Кого вопрошать?
Кому и о чём молиться?
…Братец мой Волк!
Сестрица моя Овца!
И вы, мои сёстры-птицы!
По всем каналам новости без конца —
кровь течёт, как водица…
И – не скрыться, не убежать,
всё ускользает, дробится.
И – остывает чай.
– Погоди, не переключай!
– Передай, пожалуйста, масло.
Щелчок.
И – молчок…
Придёт серенький волчок…
Всё.
Память погасла.

Но раскачивается вечерами
Колокольная медь,
Перекатываются шарами
Жизнь,
Забвение,
Смерть.

Но, привычный уклад корёжа,
С жизнью и смертью слит,
Некто моей касается кожи.
И кожа моя – болит.

…Кажется так:
жил человек в стране Уц,
Иов ему было имя.
И я вспоминаю – Иов…
Перелистывает сквозняк
неисчислимость слов,
сон городов,
медленный морок пустыни.

…Нет, не то!
Ну да – эксперимент.
Цель – материальная основа
Альтруизма. Выбранный объект —
Существа общественные. Крысы.

…Иов вопиёт,
он в пустыню кричит,
от отчаянья пьяный:
– Что для Тебя человек?
Господи,
что для Тебя – человек?
За что
предъявляешь счёт?
Зачем
испытуешь его беспрестанно?
Ветер поёт,
пустыня молчит,
молчит в углу фортепиано.
За окнами падает снег.

…Половину – кормят. Остальным
Именно в обеденное время
Прямо на глазах у тех, кто ест
Пропускают сильный ток по клетке.

Что же крысы? Слыша громкий визг,
Глядя на сородичей мученья,
Восемьдесят пять процентов – жрут,
Остальные – к пище не подходят.

Крыс местами поменяли лишь
Раз один – и двадцать пять процентов
Перестали жрать. У остальных
Аппетит никак не изменился.

– Сокрушишь!
Сокрушаешь и сокрушишь!
Но жизнь моя – дуновенье…
Сорванный лист
Ты сокрушить спешишь,
гонишь вперёд, вперёд.
Вот он – я:
был,
и вот —
нет на земле даже тени,
нет мгновений моих…
нет ни добра, ни – зла…
но Ты – молчишь…
Снова – молчишь!
Не понимаю никак:
где Ты?..
В пустыне – тишь,
и в квартире – тишь,
только – шорох:
словно бы разлетается ворох
листьев сухих,
это —
сквозняк
со стола
сбрасывает газету.

…Дальше, воссоздав эффект войны,
Или катастрофы, «альтруистов»
Удалили. И эксперимент
Был продолжен средь потомков жравших.

– Если бы знать,
если б хоть раз понять
всею горящей кожей:
в чём обвиняешь меня?
Виновен я – быть беде,
и не виновен – горе…
Головы не смею поднять!
И всё же
как осознать всё разом:
премудрость
обретается где?
что пред Тобою – разум?
что пред Тобой – вина?
Лопается струна,
эхо звенит в коридоре.

…В новом поколении опять
Появились крысы-«альтруисты»,
Только было их теперь уже
Чуть поменьше двадцати процентов.

Этих исключили тоже, и
Снова дали размножаться жравшим.
И так далее… И ровно через пять
Полностью ушедших поколений