Полина Корицкая - Посмотри, Одиссей

А небеса – в разводах, как по гжели
Рассыпанный неровно купорос.
Я вся – одно сплошное «неужели» —
Как полностью исчерпанный вопрос.

Спирально продолжается движенье,
Напраслины на синь не возводи:
Где голени пружинит напряженье,
Там непременно что-то впереди.

Там горизонт туманится неспешно,
Курится что-то, крутится мячом.
И тот, кто бросил мяч тебе, конечно,
За правым остановится плечом.

1. Лишаюсь горла, голоса и речи,
Стою столбом: мне некуда деваться.
До скорой встречи, до нескорой встречи,
До первой встречи без минуты двадцать.

И нам теперь не выскочить обратно.
И я тебя уже не успокою.
Пока одно отчётливо понятно:
Какое счастье.
Горе-то какое.

2. Где голос мой, мама, и где мои старшие братья?..
Откуда перо – я сегодня спала без подушек.
Я волосы режу, беру деревянное платье,
Я рот открываю – и молча слетаю с катушек.

Где в городе мёртвом жива золотая крапива?
Мне надо искать. Уповаю на память трамвая.
Я рот открываю, кривя его так некрасиво,
Что кажется зримой моя немота перьевая.

3. Галька ступни режет.
Берег тугой, строгий.
Как тут песок бежев.
Как тяжелы ноги.

Как безъязык ропот.
Горло саднит, плачет.
Где-то вдали топот:
Кто-то за мной скачет.

Или вернуть голос,
Или уйти – пеной.
Может, и успокоюсь —
Медленно, постепенно.

4. Серебро твоей седины,
Золото онемения.
Каюсь: осведомлены.
Бисером – извинения.

Яблоко – на ладонь.
Кожица – с синевою.
Трескаюсь – только тронь
Голову – головою.

Так хочется сказать, но, видимо, нельзя,
И я не понимаю, почему так.
И медленно сминается рассудок,
Как будто меня хочет наказать.
Конечно, есть за что себя казнить —
Я глупости рассыпала, как бусы.
Я соберу их, я не стану трусить,
Хотя трясёт, когда сжимаю нить.
Дрожит от напряжения рука
И тут же опускается обратно.

Плывут по шее розовые пятна,
Как будто грозовые облака.

«А ну, перестань! Прожуй, говорю, нормально!» —
На миг взрываюсь, потом возвращаюсь в спальню.
Потом утыкаюсь в шкаф и долго стою на грани.
На грани себя и вещи, не чувствуя расстояния.

По плечикам ряд шмотья, оно ничего не стоит.
Смотрю в глубину, насквозь – какого, скажите, кроя
Мне дали такой каркас и сделали кожу тонкой?..
Откуда-то затесалась тут детская одежонка.

И бегает за спиной хозяйка её беспечно,
Нисколько пока себя не ощущая вещью.
Неужто и ей однажды так же стоять, уткнувшись
В зеркальную дверцу шкафа, чувствуя тот же ужас?

«А Пеппи уедет…» – «Пеппи – уедет!»
А вдруг – не вернётся Пеппи?..
Застыли на месте соседские дети,
Нечаянно сели на попы,

Подумав при этом о том и об этом, —
А что же, помилуйте, будет?
Неужто опять заниматься крокетом
Им все выходные и будни?

Сегодня – крокетом, и завтра – крокетом,
Наверное, все послезавтра…
И ужин – с крокетом, крокет – за обедом,
Крокет ежедневно на завтрак…

И Анника плачет. «Ах, Анника плачет!» —
Горошины пляшут на платье.
Ей скучно читать. И не радует мячик.
Зачем рисовать на асфальте?

Ведь Пеппи уедет. Да, Пеппи уедет.
И Анника спрячется в доме.
Пускай её все потеряют – соседи,
И мама, и папа, и Томми!

Но Томми найдёт её. Скинет ботинки,
Картинки покажет в альбоме —
Одну лишь слезинку пустив на картинку.
«Ах, бедный, ах, бедный мой Томми…»

И в ту же секунду они повзрослеют,
А Пеппи останется в детстве.
«Как мало играли мы с ней, дуралеи!» —
«Да, это мы по малолетству…»

Потом покопается Томми в пакете,
Воскликнув: «Откройся, Сезам!»
Даст Аннике мяч голубой для крокета,
А красным играть будет сам.

А вот Пеппилотта готова к полёту,
Ей неинтересен крокет.
Такая работа – служить Пеппилоттой
Там, где до сих пор её нет.

Анника видит в окне полнолунье,
Бормочет кому-то: «Постой…»
И мячики скачут, бежит «Попрыгунья»,
Кораблик плывёт золотой.