Наталия Журавлёва - Житейские истории. Отражение жизни в стихах

Ни глупых ссор, ни споров не люблю,
Но есть во мне бретёрская сноровка:
Любого – трезв он или во хмелю —
На драку спровоцирую я ловко.

Под кодексом дуэльным убивать —
Науку эту я освоил быстро.
И кто-то снова будет ликовать,
Когда решит его проблемы выстрел…

К услугам вашим я и пистолет,
С условием – вперёд все деньги сразу.
И скоро ваших бед простынет след:
Я – дуэлянт. Убийства по заказу.

Он расстался с женой
И забыл про детей,
Бредил гибкостью рук, тонким станом,
И, во власти одной
Из греховных страстей,
Он писал и ваял неустанно.

Но и цвет не играл,
И ломался резец,
Он проклятия слал силам высшим…
А с иконы взирал
Многомудрый Творец,
Дождь стучал в черепичные крыши.

Он худел, пропадал,
Взгляд холодный ловил
Той, что стала причиной мучения,
И к ногам припадал,
И молил о любви,
А у Бога просил вдохновения.

И не явь, и не бред:
Не принять и не счесть
Горьких сердцу открывшихся истин…
И написан портрет —
Поклонение? месть? —
На холсте исстрадавшейся кистью.

Там была красота:
Безупречна, как снег,
И, как смерть, холодна и бессрочна.
Жгла огнём темнота
Из-под тяжести век —
Глубока, сладострастна, порочна…

Но таилась в её
Полудетских губах
Тень улыбки смущённо-печальной,
И казалось всерьёз,
Что портрет весь пропах
Приклонённой к плечу розой чайной.

Грешный ангел земли?
Дочь невинная тьмы?
У портрета крестились украдкой.
Ей простить не могли,
Что смущает умы,
Оставаясь манящей загадкой.

Яд в бокале вина,
Сделан жадный глоток.
Ей – туда, где нет слёз и гонений…

…И сжимала жена
В бледных пальцах цветок:
Снова клялся в любви блудный гений.

Ах, как непросто быть слугою муз:
Становится тревога компаньоном,
Меняет жизнь обыденности вкус
На горечь перца пополам с лимоном.

И ночи не волшебны и нежны,
А мучают бессонными часами:
Проносятся виденья пред глазами,
И нервы, и душа обнажены,

Но!.. муки не рождают нужных слов,
Молчит музы́ка… краски не ложатся…
Таланта – нет?.. Но я же не готов
От славы вожделенной отказаться!

Сопернику в угоду критик врёт,
Осмеяны полотна… пьесы… главы…
Но знаю я: придёт и мой черёд
Торжествовать в лучах жестокой славы!

Нет, я покорно шею не согну:
Хоть с чёрного крыльца —
к заветной двери!
И в личное бессмертие шагну
Я!
…как Дантес, Мартынов и Сальери…

Слёзы зависти разъедают мозг,
А глаза сухи, раскалённые…
Никогда, как он, я писать не мог
Лики чистые, просветлённые.

Никогда таких не слагал стихов:
В каждом слове – соль, откровение!
Не сжигал мосты, не ломал я дров
И не выл, как волк, в исступлении.

Муки ревности сердце жгут огнём:
Быть в тени, вторым – доля тяжкая.
Мой заклятый друг, мы всегда вдвоём!
Буду метко бить, без промашки я.

Я точу кинжал, наливаю яд:
Призову я смерть в скором времени.
Я ему не друг, я ему не брат —
Мы из разного рода-племени!

Как ему – любить мне не суждено,
Хвост кометы я! Жизнь пропащая…
Из бокала яд выпью, как вино,
Смерть придёт ко мне – настоящая!

Чай в стакане с подстаканником,
хлеб, творог…
Я ступил уставшим странником
на порог.
Дверь не заперта скрипучая,
свет огня…
Есть ли в мире доля лучшая
для меня?
На чужбине сердце каменным
стало враз,
Но к рукам приникну маминым
я сейчас.
И заплачу сладко, искренне
наконец,
И смахнет слезинки быстрые
с глаз отец.
Поднесёт сестрица милая
хлеб да соль,
И тоска уйдёт постылая,
сгинет боль.
И прильнёт ко мне доверчиво
вся семья.
Мне по свету рыскать нечего,
вот он – я!
Чай в стакане с подстаканником,
Хлеб в печи.
Две души над поминальником,
Две свечи:
Смерть прошла здесь тихой поступью
год назад…
И слова беззвучной россыпью:
«Что ж ты, брат…»

Смерти милостивый покров
Не для каждого чист и быстр:
На губах пузырьками кровь,
В сердце – тысячи острых искр.