Наталья Меркушова - Добрый вечер, Тамбов!

Гордимся мы Тамбовским краем,
И не «за что», а просто так.
Своих корней не забываем,
Как не любить родной очаг?

Окно в прохладу ночи распахну,
Ночные голоса в мой дом польются.
Цикады повели свою войну
И дерзко и пронзительно смеются.

Замолкнут на мгновенье, и опять
Настойчиво звучит их стрекотанье.
Спешит поведать миру эта рать:
– Пришли! Как долго были мы в изгнанье!

Семнадцать лет! И вот такой триумф,
Поём мы песнь победную живую.
Умолкнем, и другой заполнит шум
Пространство ночи, жизнью не рискуя.

Сгорят в огне воспоминанья
Обид вчерашних, а потом
Очистит бережное пламя,
И легче думать о былом.

Огонь бывает неопасным,
Необходимым для людей.
Когда горит свеча на Пасху,
Он и милее, и теплей.

…Очистил. И светлее думы,
И упоительней рассвет.
А кто-то мрачно и угрюмо
Глядит ушедшему вослед…

И Пушкина особенное слово
Опять звучит из разных уголков.
Планета подтвердить готова снова,
Что этот голос выше голосов.

Как можно было в век велеречивый
Сказать простым доступным языком
Такое, что свои слагают гимны
Ему поэты нескольких веков.

Земля нечасто гениев рождает,
Она всегда на гениев скупа.
И снова время это подтверждает:
«Не зарастёт народная тропа».

Она бежала… Только бы успеть…
Два шага до перрона оставалось.
Не видела, что шла навстречу смерть —
В обличье электрички приближалась.

Ещё бы шаг, но что-то голова
Вдруг закружилась, потемнело разом.
Подумала: «Ну вот и отжила…»
Жизнь промелькнула… не длиннее часа…

…Рванули чьи-то руки, понесли…
Очнулась в электричке, рядом люди.
– Меня спасли… Ах, вы меня спасли…
И слёзы. Да, спасенье было чудом.

Лишь только отступила бездны стынь,
Всё деньги, деньги спасшим предлагала
За чудом сохранившуюся жизнь.
Ей слов обычных просто не хватало.

Конечно, их не взяли. – Да за что?
Ведь мы же люди, всякое бывает…
…Поехали… По рельсам стук пошёл,
Морзянкой благодарность отбивает.

…Есть место подвигу, его не охладить,
Бросаются на зов, собой рискуя.
И смелость тут нужна, и жажда – жить!
И снова жизнь спасённая ликует.

Мне показался небожителем,
А он – обычный человек…
Но я-то этого не видела!
Так подо льдом не видно рек.

Они зимой надёжно прячутся,
И рыбы в ямах мирно спят,
Придёт весна – пойдёт сумятица,
Ударит ледоход в набат.

И понесутся льдины дерзкие,
Да на пологий бережок,
И не нужны причины веские.
А вот на льдине и стожок!

А где же зайцы очумелые? —
Да пусть сидят себе в лесах…
…Опять звучали речи смелые,
Но только правда ли в устах?

В стихах Серебряного века
И безысходность, и тоска.
Какого ни возьми поэта —
К России тянется рука.

Я слышу долгие стенанья
О гибели родных полей,
О нищете без созиданья
И о тоске, тоске своей.

А разве нет тепла от печки
В глуши, далёкой от дворцов?
А разве там не те же речи
Влюблённых дедов и отцов?

…Горит там свечка пред иконой,
С надеждой крест кладут на грудь.
И новый день встаёт со звоном.
И Русь всегда – святая Русь.

Художник создал полотно и отпустил.
– Иди же к людям, в мир других полотен!
Он снова наберётся новых сил,
И… новое творенье на подходе.

А та картина где-то станет жить.
Забудет он на время о созданье.
А подсознанье будет сторожить,
Оберегать её существованье.

Но он не знал об этом до поры,
Пока среди беспечно тихой ночи,
Среди миров причудливой игры
Сон о картине вот что напророчил:

Горит в огне, о Боже, как горит
Картина, что его создали руки,
И часть души, и трепетные муки…
От боли зарождался в сердце крик.

…Забылся сон, и вдруг в другой стране,
Небрежно полистав журнал старинный,
Увидел в нём сюжет: горит в огне
Коллекция, и в ней ЕГО картина…