Михаил Смирнов - С рифмой по жизни (сборник)

От жгучих слов дымит тавро,
Мутя сознание до боли,
Клеймить, желание старо,
Горят заросшие мозоли.
Какое терпкое вино,
Мы пьём, горчит с годами чаще.
А дни, как кадры из кино,
Где плёнка – поезд уходящий.
Нет блеска юности в глазах,
В них утонула радость, видно.
В твоём тавро, хочу сказать,
Нет серебра, что и обидно.

Были мы когда-то рысаками,
С быстрыми ногами и походкой,
Годы молодые ускакали,
Бросив нас на привязи короткой.
Вот идёт красотка, словно пишет,
Рядом бы пройтись молодцевато.
Может и она кого-то ищет,
Наша привязь только маловата.
Праздник женский встретим, не робея,
Сделаем лицо своё попроще,
Вспомним ту красотку, утром бреясь,
И взгрустнём, лицо, представив, тёщи.
В первых числах март ещё капризен,
Снег с морозом солнышко осилят,
Женщины не ждут любовных писем,
Розы ждут на праздник, меньше пилят.

Пространство людское, житейское море,
Оно не имеет границ,
Здесь люди влюбляются, шутят и спорят,
Вся жизнь в выражении лиц.
На лицах волнуются радость и горе,
Штиль и покой лишь во сне,
Житейское море с горчинкой от соли,
А крепость, как в старом вине.
Житейское море не ценно навагой,
Не ловится здесь иваси,
Здесь женщины ценят мужчин за отвагу,
И ловят их в сети свои.
Окружат сетями духов и серёжек,
Наполнят волнением бюст,
Ослепят мужчину сверканием ножек,
А в ЗАГС отведут и добьют.
Мужчины считают, что сами с усами,
А женщины – это улов,
Их ловят не в сети, а просто руками,
Похвастаться всякий готов.
Поймают друг друга, детей нарожают,
А те нарожают своих.
Пусть счастье земное любовь отражает,
На лицах питомцев своих.

В немецкой машине сломалась пружина,
Заклинило весь механизм,
Фортуна к французам подсела в машину,
Но клизму ввела в организм.

Можно выйти замуж, выйти из забоя,
Сложно выйти с комы, проще из запоя.
Можно из цейтнота, выйти в дикой спешке,
И на след енота, выйти на пробежке.
Можно выйти в море, к озеру иль речке,
Покурив у печки, выйти на крылечко.
Можно выйти в люди, став лауреатом,
…Но выйти из себя, можно только с матом.

В январе растревожилось сердце,
Ты дровишек просила взаймы,
Мол сырые свои, не согреться,
Посреди очень долгой зимы.
Я пришёл и принёс, как обычно,
Дров охапку, коробку конфет,
Ты на чай пригласила вторично,
Я тянул, наводя марафет.
А потом мы сидели картинно,
Не сводя глаз с горячей печи,
Пили чай, после паузы длинной,
Ты зажгла на столе две свечи.
В полумраке текли разговоры,
Крепкий чай языки развязал,
Был тот самый – индийский, отборный,
Я б с собой его чуточку взял.
Разговоры велись до пол-ночи,
Но как только забрезжил рассвет,
Прошептала ты мне, что… хочешь,
Раскрыть свой заварки секрет.
…Слышу шепчет жена мне на ухо:
– «Просыпайся, Ванёк, хватит спать,
Я чаёк заварила на кухне,
Ты ж во сне разболтался опять».

Россию можно оболгать,
Просторы алчно глазом мерить,
Но русский дух, ядрёна мать,
При всём желанье не похерить.

Харизма наша – не цинизм,
Снобизм, муляж не будут братом,
Харизма наша – пофигизм,
Кураж погони быстрой с матом.

Европу надо обогнать,
Как рыбу, вытащить на берег,
Пока слаба, ядрёна мать,
Под США поставила свой перед.

Вошёл во вкус, играя роль,
Он миротворца в камуфляже,
Чумы коричневой король,
Паяц с лицом чернее сажи.

Дядя Сэм в своей манере,
Демократии поборник,
Но под мантией на теле
Есть тату, читай – разбойник.
Он залежной Украине,
Обещает кукиш с маслом,
Демократия от Сыма,
…Вещь – взрывоопасна.
Население Востока,
Не подало хлеба с солью,
Власти Киева жестоко,
Жмут мозоль трезубцем с болью.
Здравый смысл перевернулся,
Добродетель не в почёте,
Вий-бендера, вновь вернулся,
Сэму шлёт свой лик в отчёте.
Православный мир стенает,
Вурдалаки на пирушке,
Отчужденья лёд не тает,
Там по детям бьют из пушки.

Ужели Киевской Руси –
Сыны не в силах ей помочь?
Пока пирог не откусил,
Гоните срочно Сэма прочь!