Евгения Клио - Мир грёз. Сборник

– Ну вот и все.

**********

Сначала какая-то необыкновенно воздушная легкость охватила все тело. Голова резко закружилась, вызывая приступ тошноты.

Темно. Темно и жутко тихо.

Баба Шура попыталась рефлекторно похлопать себя по ушам, но руки не слушались. Они были какими-то тяжелыми и ватными.

Ноги налились свинцом, и шагнуть удалось только с шестого раза. Под ногами не было ощутимой поверхности, и первые попытки были похожи на скачки вверх-вниз.

Почему-то в голову пришло сравнение – как будто вязнешь в болотной тине.

Вдруг посередине этого мрака появилась еле различимая светлая точка, похожая на светлячка.

Собрав все силы, насколько возможно, Александра Петровна подтолкнула свое тело в сторону единственного пятнышка, и у нее получилось – что-то медленно понесло ее вперед, к цели.

Тело стало неосязаемым, легким, как перышко.

Вскоре светлячок превратился в резной уличный фонарь, а позже – в повозку с извозчиком, подгоняющим белую лошадь-призрака.

Бабе Шуре даже показалось, что она – где-то далеко, сквозь вязкую тишину, буквально на мгновение – услышала свист кнута, ржание недовольной лошади, скрип колеса.

Как же давно она не слышала этих волшебных звуков!

Эйфория придавала сил и несла вперед, за повозкой. В это время загнанная извозчиком лошадь растворилась в воздухе, и светлое пятно начало увеличиваться в размерах, принимая величественную, четкую форму крейсера «Аврора». И снова – уже на пару мгновений – послышались звуки залпов орудий. Один за одним. Раскатисто. Звучно. Громко. Сильно.

«Аврору» сменил прохладный туман. Вокруг становилось все светлее. И вдруг, буквально за несколько секунд – одновременно появился водоворот звуков: трели птиц Михайловского сада, на фоне которых проходила церковная служба, крики чаек, далекий, но различимый шум волны.

Туман все больше рассеивался.

Показалась прогуливающиеся влюбленные на Троицком мосту. Парень робко обнимал девушку за талию, а она ему что-то рассказывала, иногда смеясь, как колокольчик. Сзади за ними увязался бездомный щенок, но парочка его не замечала.

Остановились. О чем-то оживленно жестикулируя, заспорили. Вдруг девушка резко развернулась и быстро пошла в обратную сторону. Вот уже частый стук ее каблуков звонко раздается на мостовой.

Парень грустно смотрел ей вслед, щенок же растерялся: он не знал, что ему делать, и тихонько поскуливал, сидя на месте ссоры влюбленных.

Подходило время разведения моста – загудев, он готовился к еженощному ритуалу. Но Петербург… на то он и Петербург, своих никогда не бросает – немного поворчав, нагнал тучи.

В воздухе запахло дождем, сверкнула молния, разорвала небо и начался ливень.

Звонкой барабанной дробью играл он свою мелодию на крышах домов, затихая и сливаясь эхом водосточных труб. Город играл свою, только ему понятную мелодию – никогда не повторяясь.

Парень, раскрыв зонт, решительно побежал за девушкой, что-то прокричав ей вслед, щенок радостно засеменил рядом.

Троицкий мост вздохнул и, разорвавшись посередине, пополз вверх.

Вот влюбленные стоят рядом, прижавшись друг к другу, под зонтом. Рядом с ними, радуясь дождю, и как будто понимая музыку города – валяется в грязной луже счастливый щенок.

Иногда замирая, он искоса поглядывает на парочку, и, убедившись, что все нормально, продолжает развлекаться.

Эти звуки, запахи, вид – все такое родное и желанное. Место, где дышится полной грудью. Где ты знаешь, что даже воздух – он тоже за тебя. Город, который примет тебя любого в свою обитель. И он помнит. Историю всех, кто посещал его. Хранит секреты и тайны каждого жителя. Помогает зализывать раны и никогда не предаст. Он одновременно всех и ничей.

Питер. Ленинград. Санкт-Петербург. Как бы его не называли.

– Наконец-то. Я дома! – радостно прошептала баба Шура.

Черт. Черт. Черт… Никогда не писала дневников, но что-то меня мучает, не нахожу себе места. Гложет… Давит изнутри и просится наружу. Сегодня психолог дала задание написать о себе на бумаге. Хочется верить, что успею.

Письмо самой себе, чтобы разобраться во всей той каше, что со мной творится. Потому что рассказать я ей все не смогла. Да и не посмела бы. В принципе – она бы и не поверила.