Уильям Йейтс - Ирландский поэтарх

Я трепетно тебе несу для счастья,
бесчисленные книги моих снов.
Моей любимой с неуёмной страстью,
прилив несёт лазурный цвет песков.
Старое сердце предпочитает покой,
время подвластно бледному огню.
Нежная женщина с неуёмной мечтой!
Дарю вам страстную рифму свою.

WHAT woman hugs her infant there?
Another star has shot an ear.
What made the drapery glisten so?
Not a man but Delacroix.
What made the ceiling waterproof?
Landor’s tarpaulin on the roof
What brushes fly and moth aside?
Irving and his plume of pride.
What hurries out the knave and dolt?
Talma and his thunderbolt.
Why is the woman terror-struck?
Can there be mercy in that look?

Одна звезда озарила небосклон.
Некая женщина младенца обняла?
Кто блестеть заставил полотно?
Это просто мужик – Делакруа.
Почему потолок не протекает?
Лежит на крыше Londor брезент,
а моль и кисти почему летают?
Это есть плюмаж Ирвинга Брент.
Что подгоняет болвана и негодяя?
Это Тальма под ударом молнии.
Почему женщина в ужасе такая?
Взгляд её проявляет милосердие?

THE moments passed as at a play;
I had the wisdom love brings forth;
I had my share of mother-wit,
And yet for all that I could say,
And though I had her praise for it,
A cloud blown from the cut-throat North
Suddenly hid Love’s moon away.
Believing every word I said,
I praised her body and her mind
Till pride had made her eyes grow bright,
And pleasure made her cheeks grow red,
And vanity her footfall light,
Yet we, for all that praise, could find
Nothing but darkness overhead.
We sat as silent as a stone,
We knew, though she’d not said a word,
That even the best of love must die,
And had been savagely undone
Were it not that Love upon the cry
Of a most ridiculous little bird
Tore from the clouds his marvellous moon.

Мгновения прошли как в пьесе,
любви и мудрости мне не занять.
Свой опыт я наследовал от тёщи,
об этом точно я могу сказать.
Северный ветер разогнал облака,
мы наслаждались лунным светом.
Я говорил откровенные слова,
восхищаясь её разумом и телом.
Гордость блеснула в её глазах,
на щеках румянец загорел огнём.
Мы ничего не нашли в своих умах,
кроме тщеславия покрытого тьмой.
Молча сидели, как каменная твердь
и понимали, не сказав ни слова,
наша любовь может здесь умереть
и никогда не возродится снова.
Разве крик выражает любовь,
смешной и маленькой птицы.
Луну не вырвать из облаков,
наша память в душе таится.

I DREAMED that one had died in a strange place
Near no accustomed hand,
And they had nailed the boards above her face,
The peasants of that land,
Wondering to lay her in that solitude,
And raised above her mound
A cross they had made out of two bits of wood,
And planted cypress round;
And left her to the indifferent stars above
Until I carved these words:
i {She was more beautiful than thy first love,}
i {But now lies under boards.}

Приснилось, умерла одна особа,
на чужбине, близких не было с ней.
Её тело накрыли крышкой гроба,
крестьяне местные из тех земель.
Уложили одиноко под камень,
из двух веток ей сделали крест,
установив его на кургане,
посадили кипарисы в окрест.
Она со звёздами осталась в тени.
Такую эпитафию я разместил на углу:
{Она была красивее первой любви,
но сейчас лежит одиноко в гробу.}

THE angels are stooping
Above your bed;
They weary of trooping
With the whimpering dead.
God’s laughing in Heaven
To see you so good;
The Sailing Seven
Are gay with His mood.
I sigh that kiss you,
For I must own
That I shall miss you
When you have grown.

Ангелы желали склониться,
заглянуть в твою колыбель.
Они устали рядом толпиться,
из слёз своих образуя капель.
Бог улыбался на небесах,
ему хорошо было видно,
как Геи мчались на парусах,
на них смотреть было дивно.
Тебя целуя, продолжаю горевать,
очень скоро овладею тобой,
всё это время я буду скучать,
когда вырастешь, будешь со мной.

BID a strong ghost stand at the head
That my Michael may sleep sound,
Nor cry, nor turn in the bed
Till his morning meal come round;
And may departing twilight keep
All dread afar till morning’s back.
That his mother may not lack
Her fill of sleep.
Bid the ghost have sword in fist:
Some there are, for I avow
Such devilish things exist,
Who have planned his murder, for they know
Of some most haughty deed or thought
That waits upon his future days,
And would through hatred of the bays
Bring that to nought.
Though You can fashion everything
From nothing every day, and teach
The morning stats to sing,
You have lacked articulate speech
To tell Your simplest want, and known,
Wailing upon a woman’s knee,
All of that worst ignominy
Of flesh and bone;
And when through all the town there ran
The servants of Your enemy,
A woman and a man,
Unless the Holy Writings lie,
Hurried through the smooth and rough
And through the fertile and waste,
protecting, till the danger past,
With human love.

Произнесу молитву от души тебе.
Спи спокойно сын мой Мойша,
не ворочайся и не плачь во сне,
пока стынет твоя утренняя каша.
Пусть сумерки гуще и держат,
в страхе всех до утра.
Мать живёт всегда с надеждой,
выспаться пока Луна полна.
Молю, чтоб призрак не стеречь,
я верю в них, с кем такое не бывает.
Пусть дьявол всюду с нами есть,
хотят убить, об этом кто-то знает.
В его высокомерных поступках,
что ожидают в грядущие дни,
ненависть теряется в бухтах,
сведи к нулю это, просто сведи.
Ведь ты можешь сделать всё,
просто так не гаснут свечи.
Утром пой, когда уже светло,
хоть не хватает внятной речи.
Скажу простую заповедь скорей,
никогда не плачь у женщин на колене.
Это худший позор плоти и костей,
наберись доступного терпения.
Священные Писания не лгут,
когда слуги твоего врага,
по городу везде бегут,
то это мужчина и женщина.
Иди, минуя бедность и богатство,
через горы, равнины, по морю.
Защищайся, пока есть опасность.
С человеческой к тебе любовью.