и тучи высятся горой,
и осыпаются мимозы –
невыносимые вопросы
мне не дают уснуть порой.
Как научиться быть беспечным,
не равнодушным, но простым? –
Обычным – стало быть, невечным,
почти случайным, просто встречным –
с ведром – конечно, не с пустым!
Зачем, пыля по пепелищам,
где все дымы – не от побед,
я подаю бомжам и нищим,
но наступаю сапожищем
на чей-то беззащитный след?
Зачем я всуе строю планы,
успех предвидя – не за страх? –
увы, мертвы его фонтаны,
но, бередя мне сердца раны,
молчат мечты мои в кустах.
Ко всем дворам придя некстати,
я перед ними не за грош
в себя уверую – я знати
скажу: «Востребован!». Отож!
Будь в этой жизни я рекою,
будь я на той реке причал –
с безмерной радостью какою
своей дрожащею рукою
я б на волнах людей качал!
Проходит ночь… Глаза смыкая,
в окне не движется луна…
К страстям планеты привыкая,
спрошу Судьбу, не упрекая:
– Скажи, зачем ты мне дана?
Певчая птица
Он средний группой крови, он – как все,
и так же снег в его ладонях тает.
Но невдомёк раскованной попсе,
что птица певчая со стаей не летает!
1 марта
По-твоему, пенсионер уже февраль,
бегущий прочь, рассеянный, с фальстарта.
Законченный трепач, болтун и враль,
ты тост слагаешь в честь прихода марта!
Но много ль надо вялого ума
примерить не весну к январской роже,
а углядеть, как голая зима
имеет март на белоснежном ложе.
* * *
На улице восточные деревья
склоняются в предчувствии снегов.
Полно в рядах базарных фруктов разных.
Средь лиц сосредоточенных и праздных
знакомых нет – ни милых… ни врагов…
Пройди в тени иной архитектуры:
ни линий, ни овалов, ни углов…
Не ожидай от них ни скрипа ставен,
ни тех святынь, чем прежний дом твой славен:
вот пальмы те – дождутся ли снегов?
* * *
Он себя не смог предугадать –
вдруг в письме поставил слева точку!
Но продолжил: «Понимаешь, мать,
может быть, еврейство взять в рассрочку?»
А в конце добавил: «Мать, не трусь!
Я за то вовек не расплачусь.
* * *
Жизнь прекрасна, поскольку не вечна,
и бесценна, поскольку одна.
Я пока что не мертвый, конечно,
если всюду со мною она.
И душа – белоснежная цапля –
телу бренному верность храня,
моего продолжения капля
никогда не покинет меня.
По гостиницам крышу снимая,
по земле путешествуя всласть,
глажу крылышки ей, понимая:
я ведь тоже не дам ей упасть.
* * *
Не горький ли тот эвкалиптов листок
приблизил к тебе этот Ближний Восток,
и ты ощущаешь пронзительный ток
еврейского жаркого края?
Под Песах изъята из лавок мука,
в маце через дырочки будто века
сочатся на пальцы твои. А рука
распахнута к рукопожатью.
Шалом, горожане! шалом, господа!
Приветствую вас, кибуцы, города,
и реки, и горы, в которых вода
течёт и сверкает на солнце.
Здесь реки не губит ни зной, ни мороз,
над ними хрустальные крылья стрекоз,
а пазлы подсолнухов, завязи роз
с высот на равнины стекают.
Прости себе эти восторги души,
в копилку её отсыпай не гроши,
а танцы и песни: они хороши,
как лица, как свечи в шабаты.
На мир этот хрупкий – что стёкла авто –
смотри беспрестанно – на это, на то…
На то, как по миру не раз и не сто
колышется многоголосье.
Пускай на стене календарь отрывной
не будет изорван виной и войной,
а ластится море – волна за волной –
к земле, поцелованной Богом.
* * *
В летний зной меняются одежды,
вновь и вновь меж звёзд плывёт «Арго».
Я кружу без никакой надежды
в поисках неведомо чего.
В свете фар отчётливы предметы,
город ночью светел, как кристалл.
Потерялись знаки и приметы:
Навигатор, видно, подустал.
В сумерках и в полночь с лунным взглядом
колеси по трассам, колеси!
Завтра ли ты с нею встанешь рядом?
Шёпотом у Господа спроси.
Баба Яга – пенсионерка
За ворожбою, гаданием, сплетнями и за наветами,
играми в карты – буру, преферанс и очко –
втёрлась к Яге ненавистная старость с клозетами,
с нею – диета противная – брюква, творог, молочко.
Чахнет старуха и пенсию ждет в утешение,
в фейсбук всё ходит да пялится в собственный чат.
Даже с потомками – полный копец и крушение! –
ей же хотелось трех внучек и… девять внучат!
Сахар под вечер подскочит, а после давление,
в ступе внезапно зашкалит Чернобыльский фон!
Читать дальше