Татьяна Костенко - Синяя-синяя птица. Сборник стихов

будет залита рубашка кровью,
и в крови столовые ножи.
о любви не сказано ни слова,
значит, можно дальше жить во лжи…

каждому – отдельный понедельник,
и подушки – каждому одна.
быстро мы друг другу надоели,
так, что виски залпом и до дна.

сомкнуты уже на горле пальцы:
проще убивать, чем целовать,
разлюбить – и нечего бояться.

каждому – отдельная кровать.

В доме нашем давно когда-то звучало счастье:
Просыпа́лось в кровати с первым лучом рассветным.
А теперь исчезло. И даже сам бог не властен
Возвратить его нам – все молитвы и просьбы тщетны.

В наши окна скребётся пальцем сухим осина,
В нашу дверь стучат промотавшие жизнь соседки.
Мы сидим на кухне – беспомощные пингвины
На плывущей льдине сломанной табуретки.

Мой плюшевый приятель
Рассыпался крупой.
Сидел он на кровати
Давно уже слепой.

То моль его терзала,
То прикорнувший гость.
Он пережил немало:
И грусть мою, и злость.

Он был моей опорой,
Подушкой и плечом.
Приятель мой распорот,
Рыдаю горячо.

Я зашиваю раны,
Противясь бытию.
Мой плюшевый и рваный,
Утешь печаль мою.

К сентябрю это всё закончится, уж поверь,
За одним закроется – а другим откроется дверь.
Голоса унылые обескровленно замолчат:
Всё сбылось плохое и покинуло общий чат.

Дальше будет лучше: ведь этого ты и ждёшь,
Осень сыплет золото – а ты его только жнёшь.
Станут ночи длинными – время прошлому уходить.
Дремлет лихо новое тоскою в твоей груди.

Истощенный старик в изодранном балахоне,
Возьми за проезд, в Аид отвези мою душу.
Сколько раз вцеплялись в тебя чужие ладони,
Умоляя не торопиться. Но знаешь, лучше

Зачерпнуть из воды за бортом рай амнезии,
Ведь неважно уже, что написано в некрологе.
Беспощадный старик, навалясь на весло, вези и
Ни о чём меня не спрашивай по дороге.

Я стою над пропастью, рядом
Никогда не растили рожь.
Если ты окинешь пространство взглядом,
То, быть может, и сам поймёшь:

Убегая от мелочной боли,
От мигрени и от бессонницы,
Мы слишком много решили себе позволить:
Как мужу покойницы.

Ад на земле – прекрасное, знаешь, место,
Куда не беги – всегда в него попадёшь.
Мы стоим над пропастью.
А вдвоём над пропастью тесно.
Ждёт кого-то из нас впереди золотая рожь.

Во веки вечные ничего тебе не должна —
И клятвы и росписи вблизи меня не удержат.
Эта идея – документировать чувства – смешна,
И говорить о них тоже стоит реже.

Во веки без фамилии и кольца,
Не разделяя радости и разлуки.
Я ускользаю гадюкой из-под венца
В твои теплом приманивающие руки.

Мой разум не прочен, мой дом невысок,
Я выполз из штампом впечатанных строк,
Из рук не уснувшего ночью врача —
Он первый заставил меня закричать.

Я пахну землёй, куда тщетно стремлюсь,
Могилой сырой, где прохлада и грусть.
Я пахну как кожаный старый ремень —
Победой и смертью, бесплотной как тень.

Я пахну гадюкой, я выполз на пень,
Чтоб в солнечном свете дожить этот день.
Согреть свою плоть на закате времён,
Пусть разум потерян, и дом разорён.

Скрепы духовные давят хуже корсета.
Выкинуть их —
кому дело, во что одета?
Если слова твои не логичней бреда,
Слетают с губ цепью велосипеда.

Утренний брифинг пронизан привкусом хамства:
Можно перетерпеть на твоих лекарствах.
Ты ненакрашена, невыспанна и устала:
Поздно легла и как Лазарь из мертвых встала.

Утренний душ смоет тепло объятий:
Того, кто не любит, но честно за кофе платит.
Тебе никогда не понять этих правил тонких,
Лишь бы не выпасть из социальной гонки.

Люди тебе пишут в мессенджерах и чатах,
Ты отвечаешь к вечеру виновато.
Мир проплывает ковчегом, каменным фортом,
Лишь одиночки тонут в молчанье гордом.