Валентина Азарникова - Настроение. Поэзия XXI века

Только фотографии в альбоме,
Копятся большим бесценным грузом.
И порой, оставшись одна в доме,
Я тихонечко любуюсь юной музой.

Может быть, когда-нибудь потом,
Когда облик мой сотрут туманы,
Она с нежностью возьмёт большой альбом —
В память мою давнюю заглянет.

Пробежится со мной вместе по росе,
Вальс станцует с моей первою любовью.
Потоскует об отрезанной косе
И переболеет вдовьей болью.

А потом возьмёт другой альбом,
Вставит фотографию малышки
И наполнит жизнью «новый дом»,
И на полочку положит рядом с книжкой.

А со временем, когда густой туман
Скроет след её изящной ножки,
Моя правнучка откроет наш обман,
Не почувствовав во времени подножки.

Пусть так будет! И из века в век,
Память сердца будоражит душу.
Вырастает новый человек.
И ничто бег крови не нарушит…

Ну а я? На взлётной полосе.
Самолёт гудит. Я улетаю.
Прошлое встаёт во всей красе,
И, как в том тумане, тихо тает.

Уступила бабушке место в метро.
Улыбнулась бабушка ясно, светло,

Улыбнулась бабушка – благодать!
Вот такую б старость мне увидать.

Я стою пред бабушкой, чуть дыша,
До чего же бабушка хороша.

Ей к лицу в горошек синий наряд,
Губы озорно улыбку дарят.

Но на руки бабушки взгляд мой упал.
За плечами бабушки мир вопросом встал,

Поднялась за бабушкой вся страна,
И судьба всех бабушек стала видна.

Как сумела, бабушка, в бурях выжить ты?
Удалось ли, милая, воплотить мечты?

Ведь на вдовий палец надето кольцо,
И в морщинах грубых простое лицо.

Я в волнении, бабушка, пред тобой стою,
Ты прости мне, бабушка, дерзость мою.

Но волнует очень смысл бытия,
Вдруг ответ знаешь, скажи не тая?

Всё смекнула бабушка, по-ня-ла!
На меня смущённо взгляд подняла.

Ну, скажи мне, бабушка, как же дальше жить?
И шепнула бабушка: «Учись доброй быть».

Открылась дверь – и замер класс!
В панбархате вошла принцесса…
Восторженных не сводит глаз
И не скрывает интереса.

Захотелось фигурку её назвать «станом»,
Туфельки-лодочки, поднесли к столу.
Класс восторженно отозвался стоном,
И он эхом повис в переднем углу.

Директриса, в военной юбке,
Шагнула, как на амбразуру. Смелая!
Сказала, энергию впитав, как губка,
«Не смотрите, что молода. Уже умелая».

Она всё поняла. И зазвучало скерцо!
В глазах огромных сверкнул смех.
Красота коснулась моего сердца
И вошла в него без помех.

И тотчас родилась во мне Женщина!
Без назиданий и нравоучений.
Я напряглась, как тугая струна,
И детство ушло без волнений…

Для учителей я была хулиганкой.
Как могла, защищала свою свободу.
Уроки называла – «шарманкой»,
Предпочитая гулять в непогоду.

Помню, после лыжни – растрёпаны косы,
Мокрые шаровары – хоть выжимай,
Аккуратные девочки гудят, как осы,
От взглядов мальчишек – хоть под трамвай.

Потому и притворялась больной…
В белёной печке трещали дрова,
Закутавшись в шаль с бахромой,
На простенькой кухне читала Дюма.

Мама – в разъездах. Работала проводницей.
И кто был мне люб, поселялся в доме.
Две тысячи пельменей улетали как птицы…
Оставшись одна – застревала в дверном проёме.

Свистели, проносясь через блок-пост, поезда,
Звёзды подмигивали из бездонной дали.
Я с грустью думала: «Мне никогда
Не танцевать вальс в Колонном зале».

Лишь Вера Семёновна, Вера!
Веря, читала мне вслух Каверина,
На Мопассане, помню, поставили точку.
И правильно сделали. Всё верно.

Годы промчались, как те поезда.
С блокнотом была во всех концах света.
Образ той девочки мелькал иногда:
Зимой согревал. Жару снимал летом.

А милой учительнице звоню в день рождения.
Апрель в записной книжке сердца вписан.