Елена Талленика - Ночь высокого до. Премия имени Н. С. Гумилёва

над упавшим конем плакать только цыганскую песню
и под стоны ветров голосить в неба вольного синь
не заметив как ночь осиянные звезды развесит
ты его не поднял сколько бы у богов не просил
губы шепчут: вставай но с отцовского неба не сдернешь
удила коротки наземь сброшена тяжесть седла
под упавшим конем в окровавленном сорванном дерне
проступает роса на траве что от засух седа
лоб остыл под рукой и наброшенный плат не согреет
у последней черты зарекаться друзей не иметь
слишком больно терять слишком горько остаться в апреле
с жеребенком гнедым и до осени степью линять
а потом из зимы златогривому чуду свободы
обещать дальний луг и бескрайней равнины простор
торопить декабри уступить половодью природы
чтоб отдаться ветрам обнимая за гриву восторг
ни стрелой не достать не задеть и предательской пулей
по горячим степям след подковы и пепел костров
слишком больно терять слишком горько остаться в июле
в единенье ночном и души переборами струн
над упавшим конем плакать только цыганскую песню
и под стоны ветров голосить в неба вольного синь
друга верного смерть покаянные звезды развесит
ты его не поднял сколько бы у богов не просил…

почти сентябрь противится дождю
напору вод на ветхость дамб обойных
не удержавших с паводковых дюн
цветочные мотивы в изголовье
я вижу все что избегала знать
экранно принудительно и броско
разгул воды лежу в промокшем платье
удивлена как происходит просто
смерть воробьев встречающих поток
московских диггеров и привокзальных бомжей
водонапорно водосточно долго
вой мутных стоков гонит тех кто ожил
безвольных ослепленных блеском фар
надежды край схвативших с новой силой
исторг карман обертки смятой фант
мой город запятнавший некрасивым
спугнул и всех не поделивших плешь
газонов и крылец в районах спальных
в беззвучной трансформации одежд
избавив от посконных роб в подпалинах
в погодном дне обеспородил шерсть
бродячих псов и всех подвальных кошек
дав мне почувствовать как под лопаткой чешется
от перышка засушливого прошлого
воспоминанья через брешь в стене
а может я ее пробила пальцем
услышав дождь опередивший нерв
мазайно несший плюшевого зайца?
а может я уныние строки
оплакала сама к его исходу
и это сон став как предлог благим
увидел нечто плюшевое в водах…

остров Васильевский Стрелка стрелки подведены
на каблуках не выросла просто прибавила в росте
здесь говорил о погосте гений моей страны
мной возвращенный к жизни в действе дурацком: «п о стить»
мной за его камлание полное забытьё
за ощущенье горечи перво-открытой рифмы
в перво-открытой книге раннему быть литьём
даже когда не очень даже когда тарифно…

постановочный кадр… обессиленному не повторить
не сдержать горизонт выдающейся силой атланта
до него: увязать в междурядьях событий
говорить о бесилии и терять эту чертову нить
в поле зрения в ощущении ночи полярной и Андах
нарисованный край не приблизив пунктиром шагов
горизонтов так много я откуда-то знаю о каждом
иероглифом облака над твоей головой – иегов
и приветствием странника в иерусалимской кофейне отважен
я им названа Музой имя странно немодно сейчас
говорим о тебе по музеям разносится:
Или Или лама савахфани
арамейский хорош шифровальшиком чувственной схимы
в речах я запомнила намертво
кофе чинный в то утро был с хиной…

злобой врачуют линчуют врачат только за то что любовью зачат
мой негритенок не титульных рас белого-стишья не терпящий фраз
громкоголосья – кричать о добре: зло бога молящие не разобьют лоб
им именована в имене Бгъ – ять в злобном воителе чья-то мертва мать
первым защитником изречено: будь звездам сосчитанным не обнажай грудь
не под звезду – обозначено им: под белье: мой неритенок губами к соску льнет
бейся! защитник второй строг действуй! – за третьим уже бог
меру таланта определив мудр: злобой врачуя о праве своем лгут
только завистливый только чужой верх деторождению определил грех
мой негритенок похож на меня всем млекопитаю у края земли сев…